Центр вселенной повсюду а окружность нигде (5 видео)

Об истории одной фразы о сфере, центр которой везде, а окружность — нигде

Фраза, умозрительно придуманная философами пару тысяч лет назад, весьма корректно и точно предсказывает наши современные представления об устройстве Вселенной

Многие европейские астрономы поздних Средних веков и Нового времени, такие как Николай Кузанский, Коперник, Кеплер, Ньютон и другие, помимо, собственно, протонаучной деятельности, активно занимались и теологией. В целом, эта тенденция имеет место быть и сейчас: есть достаточно много астрономов, переквалифицирующихся в религиоведение и философию после получения технического образования.

На самом деле, у этого явления, как мне кажется, есть несколько разумных объяснений: прежде всего, передний край современной астрономии часто сталкивается с явлениями, не имеющими объяснения или имеющими чрезвычайно запутанные модели. Например, скрытая масса в гало галактик, невидимая для наблюдателя, получила название тёмной материи. До сих пор она не имеет чёткого объяснения происхождения, составляя при этом 20-25% от Вселенной. Другие 65-70% занимает тёмная энергия, вызывающая ускорение процесса расширения Вселенной. Что это такое с физической точки зрения — Грааль современной астрономии. И это — только вершина айсберга. В какие бы части астрономии мы не ткнули, будь то космология или небесная механика, занимающаяся, казалось бы, исследованной вдоль и поперёк гравитацией, везде мы находим вопросы, ставящие ум в тупик или вызывающими священный трепет.

Некоторое время назад меня «зацепила» фраза, приписываемая то древним грекам (в частности, Ксенофанту или Пармениду), то Гермесу Трисмегисту, Николаю Кузанскому или даже Паскалю. В некоторой вариации она звучит следующим образом:

Бог — это сфера, окружность которой нигде, а центр — везде.

Я не совсем понимал, чем это меня «зацепило»: да, метафора, несомненно, красива, но красивых метафор — пол-Интернета. А потом понял — это напомнило мне принцип изотропности Вселенной.

Одним из фундаментальных следствий наших современных представлений о развитии Вселенной (так называемая космологическая модель Фридмана с Большим взрывом, инфляцией, блэк-джеком и. ну вы поняли) является тот факт, что вне зависимости, где вы находитесь, будь то рукав Млечного пути или галактика Андромеды, то, что вы будете наблюдать, будет, в целом, одинаковым. То есть, условно говоря, если мы возьмём достаточно большой объём пространства в любой части Вселенной, количество галактик, туманностей, водородных облаков, планет и прочего будет примерно одинаковым. Этот принцип был убедительно доказан с помощью анализа распределения реликтового излучения — особой формы излучения, сохранившейся ещё со времён Большого взрыва.

Получается, что формальный центр Вселенной можно поставить в любой точке — астрономически это будет вполне корректно.

Со второй частью, связанной с окружностью, которая нигде, — это также отлично вписывается в наши современные представления. Мы не можем нигде провести край Вселенной, так как Вселенная есть всё. Край предполагает разделение на «внутри» и «снаружи», в то время как «снаружи» Вселенной, согласно представлениям астрономии, ничего нет (и даже нет «ничего», простите за тавтологию).

Таким образом, фраза, умозрительно придуманная философами пару тысяч лет назад, весьма корректно и точно предсказывает наши современные представления об устройстве Вселенной. Поэтому полезно читать античных авторов, не зря «вся европейская философия суть комментарии к Платону».

В общем, действительно, «как наверху, так и внизу».

Видео:Н Левашов Город бога, центр вселенной или белая звезда, что видели вблизи Земли, НострадамСкачать

Центр везде а окружность нигде

Центр везде,
А окружность нигде…
Так увидел Никола Кузанский…
Он священное только задел,
Клерикалов разул и раздел
Платонически по-партизански,
Он сумел помирить всех вокруг,
Прекратил наши давние распри…
Человек человеку не друг
Но и так, же не враг
И не ястреб…

*Николай Кузанский, кардинал и епископ эпохи Возрождения. В философии природы он обосновывал три положения: 1) бог содержит в себе все вещи, т.е. всю природу, 2) бог во всех вещах, т.е. во всей природе, 3) бог, как единство всех вещей, проявляет себя во множественности этих вещей.
Бог не находится где-то вне мира, он находится в единстве с этим миром. Мир является бесконечным шаром, который не имеет определенного центра.
В теории познания Н. Кузанский выдвинул тезис «ученого незнания», суть которого в том, что конечный человеческий ум способен только приближаться к познанию бесконечного, никогда не достигая полного знания о бесконечном, как вписанный в круг многоугольник с увеличением своих углов никогда не станет равен кругу.

Видео:Где находится центр Вселенной?Скачать

Центр вселенной повсюду а окружность нигде

Хорхе Луис Борхес

Быть может, всемирная история – это история нескольких метафор. Цель моего очерка – сделать набросок одной главы такой истории.

За шесть веков до христианской эры рапсод Ксенофан Колофонский, устав от гомерических стихов, которые он пел, переходя из города в город, осудил поэтов, приписывающих богам антропоморфические черты, и предложил грекам единого Бога в образе вечной сферы. У Платона в «Тимее» мы читаем, что сфера – это самая совершенная фигура и самая простая, ибо все точки ее поверхности равно удалены от центра; Олоф Гигон («Ursprung der griechischen Philosophic» [1], 183) полагает, что Ксенофан рассуждал по аналогии: Бог – сфероид, потому что форма эта наилучшая, или наименее неподходящая, для того чтобы представлять божество. Через сорок лет Парменид повторил этот образ («Сущее подобно массе правильной округлой сферы, сила которой постоянна в любом направлении от центра»); Калоджеро и Мондольфо считают, что он имел в виду сферу бесконечную или бесконечно увеличивающуюся и что приведенные выше слова имеют динамический смысл (Альбертелли, «Gli Eleati» [2],48). Парменид учил в Италии; через несколько лет после его смерти сицилиец Эм-педокл из Агригента придумал сложную космогонию; в ней есть один этап, когда частицы земли, воды, воздуха и огня соединяются в бесконечную сферу, «круглый Сферос, блаженствующий в своем шарообразном одиночестве».

Всемирная история шла своим путем. Слишком человекоподобные боги, которых осуждал Ксенофан, были низведены до поэтических вымыслов или демонов, однако стало известно, что Гермес Трисмегист продиктовал какое-то – тут мнения расходятся – количество книг (42 согласно Клименту Александрийскому; 20 000 согласно Ямвлиху; 36 525 согласно жрецам Тота, он же Гермес), на страницах коих записано все, что есть в мире. Фрагменты этой мнимой библиотеки компилировались или же придумывались начиная с III века и составляют то, что именуется «Corpus Hermeticum» [3]; в одной из книг, а именно в «Асклепии» (которую также приписывали Трисмегисту), французский богослов Аланус де Инсулис обнаружил в конце XII века формулу, которая не будет забыта последующими веками: «Бог есть умопостигаемая сфера, центр коей находится везде, а окружность нигде». Досократики говорили о бесконечной сфере; Альбертелли (как прежде Аристотель) полагает, что рассуждать так – значит допускать contradictio in adjecto [4], ибо подлежащее и сказуемое взаимоотрицаютея; пожалуй, это верно, однако формула герметических книг побуждает нас интуитивно представить эту сферу. В XIII веке образ сферы снова возник в аллегорическом «Roman de la Rose» [5], который излагает его так, как у Платона, и в энциклопедии «Speculum Triplex» [6]; в XVI веке в последней главе последней книги «Пантагрюэля» есть ссылка на «интеллектуальную сферу, вентр которой везде, а окружность – нигде и которую мы называем Богом». Для средневекового сознания смысл был ясен: Бог пребывает в каждом из Своих созданий, но ни одно из них не является для него пределом. «Небо и небо небес не вмещают Тебя», – сказал Соломон (3 Цар 8:27); пояснением этих слов представала геометрическая метафора.

Поэма Данте сохранила Птолемееву астрономию, которая на протяжении тысячи четырехсот лет господствовала в воображении людей. Земля находится в центре Вселенной. Она – неподвижная сфера, вокруг нее вращаются десять концентрических сфер. Первые семь – небеса планет (небеса Луны, Меркурия, Венеры, Солнца, Марса, Юпитера, Сатурна); восьмая – небо неподвижных звезд; девятая – хрустальное небо, именующееся также Перводвигатель. Это небо окружено Эмпиреем, состоящим из света. Вся эта сложная махина полых, прозрачных и вращающихся сфер (в одной из систем их потребовалось пятьдесят пять) стала необходимостью в мышлении: «De hipothesibus motuum coelestium commentariolus» [7] – таково скромное заглавие, поставленное Коперником, ниспровергателем Аристотеля, на рукописи, преобразившей наше представление о космосе. Для другого человека, Джордано Бруно, трещина в звездных сводах была освобождением. В «Речах в первую среду Великого Поста» он заявил, что мир есть бесконечное следствие бесконечной причины и что божество находится близко, «ибо оно внутри нас еще в большей степени, чем мы сами внутри нас». Он искал слова, чтобы изобразить людям Коперниково пространство, и на одной знаменитой странице напечатал: «Мы можем с уверенностью утверждать, что Вселенная – вся центр или что центр Вселенной находится везде, а окружность нигде» («De la causa, principle et de uno» [8], V).

Это было написано с ликованием в 1584 году, еще озаренном светом Возрождения; семьдесят лет спустя не осталось и отблеска этого пыла и люди почувствовали себя затерянными во времени и пространстве. Во времени – ибо если будущее и прошедшее бесконечны, то не существует «когда», в пространстве – ибо если всякое существо равно удалено от бесконечно большого и бесконечно малого, нет, стало быть, и «где». Никто не живет в каком-то дне, в каком-то месте; никто не знает даже размеров своего лица. В эпоху Возрождения человечество полагало, что достигло возраста зрелости, и заявило об этом устами Бруно, Кампанеллы и Бэкона. В XVII веке его испугало ощущение старости; в оправдание себе оно эксгумировало веру в медленное и неотвратимое вырождение всех созданий по причине Адамова греха. (В пятой главе Бытия говорится, что «всех же дней Мафусаила было девятьсот шестьдесят девять лет»; в шестой – что «в то время были на земле исполины».) В «Первой годовщине» из цикла элегий «Anatomy of the World» [9] Джон Донн сокрушается по поводу недолговечности и малого роста современных людей, подобных эльфам и пигмеям; Мильтон, как говорит его биограф Джонсон, опасался, что на земле уже будет невозможен эпический жанр; Гленвилл полагал, что Адам, «образ и подобие Бога», обладал зрением телескопическим и микроскопическим; Роберт Саут замечательно написал: «Аристотель был не чем иным, как осколком Адама, а Афины – рудиментами Рая». В этот малодушный век идея абсолютного пространства, внушаемая гекзаметрами Лукреция, того абсолютного пространства, которое для Бруно было освобождением, стала для Паскаля лабиринтом и бездной. Этот страшился Вселенной и хотел поклоняться Богу, но Бог для него был менее реален, чем устрашающая Вселенная. Он сетовал, что небосвод не может говорить, сравнивал нашу жизнь с жизнью потерпевших кораблекрушение на пустынном острове. Он чувствовал непрестанный гнет физического мира, чувствовал головокружение, страх, одиночество и выразил их другими словами: «Природа – это бесконечная сфера, центр которой везде, а окружность нигде». В таком виде публикует этот текст Бруншвиг, но критическое издание Турнёра (Париж, 1941), воспроизводящее помарки и колебания рукописи, показывает, что Паскаль начал писать слово «effroyable» [10]: «Устрашающая сфера, центр которой везде, а окружность нигде».

Быть может, всемирная история – это история различной интонации при произнесении нескольких метафор.