Видео:Воланд - Мастер и Маргарита: разговор на ПатриаршихСкачать
Бриллиантовый треугольник на портсигаре воланда
Да, Булгакову было нужно, чтобы читатель узнал Воланда. Не расшифровал, не вычислил – догадался. («. Подошел ко мне сзади, пока я выводил своего ”Сатану”, и, заглянув в записку, погладил по голове».) Писатель явно пробивается не к логике, а к интуиции читателя, что-то нашептывает ему, подсказывает, посмеивается.
Это читательское узнавание для автора так важно, что на каком-то этапе работы он пробует даже заменить название первой главы. Уже в ранних редакциях (по крайней мере с 1932 года) глава называлась так же, как и в окончательном тексте, загадочно и насмешливо: «Никогда не разговаривайте с неизвестными». (Пробовались варианты: «Не разговаривайте с неизвестными» – 1934; «Никогда не разговаривайте с неизвестным» – 1939.) В машинописи возникает название «Кто он?» Исправлено: «Кто он такой?» – тот же вопрос, что был задан слушателям в апреле 1939 года.
Дело в том, что в романе (и это художественное решение выкристаллизовалось у автора не сразу, очень не сразу) сатирические персонажи Воланда не узнают. В романе его узнают только двое – мастер и Маргарита. Узнают даже до того, как видят его – независимо друг от друга и так согласно друг с другом – вероятно, по отблеску фантазии и чуда, которых так жаждут оба.
«Лишь только вы начали его описывать. я уже стал догадываться. » – говорит мастер Ивану. «Но к делу, к делу, Маргарита Николаевна, – произносит Коровьев. – Вы женщина весьма умная и, конечно, уже догадались о том, кто наш хозяин. – Сердце Маргариты стукнуло, и она кивнула головой».
По замыслу автора, Воланда должен узнать читатель, союзник автора. Эта позиция читателя – рядом с автором, над панорамой бездуховности и стяжательства, но очень близкок мастеру и Маргарите – важна в сатирической структуре романа. Поскольку «Мастер и Маргарита» – не только фантастический и философский, но и сатирический роман.
Всмотритесь, Воланд ведь и не скрывает, кто он такой. Великий насмешник, он с первых страниц затевает с всезнайкой Берлиозом свои жестокие игры в «узнавание – неузнавание». В его облике, повадках, речи то и дело вспыхивают блики мучительно знакомых примет.
Лихо заломленный на ухо берет Мефистофеля. Пера, правда, нет. Набалдашник трости в виде головы пуделя. Под видом пуделя Мефистофель когда-то явился к Фаусту. Вот он садится – в позу, напоминающую скульптуру Антокольского «Мефис-тофель»: «. чему-то снисходительно усмехнулся, прищурился, руки положил на набалдашник, а подбородок на руки». А когда Берлиоз, безуспешно пытающийся ухватить истину, тревожно произносит про себя: «Он не иностранец. он не иностранец. он престранный субъект. но позвольте, кто же он такой. » – вдруг демонстративно разыгрывает сцену с папиросами – почти по «Фаусту» Гете.
Помните сцену «Погреб Ауэрбаха в Лейпциге»? Мефистофель: «Какого же вина вам выпить любо?» Фрош: «Как вас понять? Ваш выбор так велик?»
Воланд проигрывает это так:
«– Вы хотите курить, как я вижу? – неожиданно обратился к Бездомному неизвестный. – Вы какие предпочитаете?
– А у вас разные, что ли, есть? – мрачно спросил поэт, у которого папиросы кончились.
– Какие предпочитаете? – повторил неизвестный.
– Ну, ”Нашу марку”, – злобно ответил Бездомный.
Незнакомец немедленно вытащил из кармана портсигар и предложил его Бездомному:
И тут же издевательски открыто показывает Ивану и Берлиозу свой знак – дьявольский треугольник на крышке золотого портсигара. «И редактора и поэта не столько поразило то, что нашлась в портсигаре именно ”Наша марка”, сколько сам портсигар. Он был громадных размеров, червонного золота, и на крышке его при открывании сверкнул синим и белым огнем бриллиантовый треугольник».
Теперь его нельзя не узнать! Читатель уже узнал его. Но Иван и Берлиоз не узнают его и теперь. «Тут литераторы подумали разно. Берлиоз: ”Нет, иностранец!”, а Бездомный: ”Вот черт его возьми, а. ”»
Через несколько десятков страниц, а по сюжету на следующее утро аналогичная сцена проигрывается со Степой Лиходеевым.
На этот раз дьявольский знак предъявлен сразу: «Незнакомец дружелюбно усмехнулся, вынул большие золотые часы с алмазным треугольником на крышке, прозвонил одиннадцать раз и сказал. » А затем пародируется и Мефистофель, на этот раз оперный: «Одиннадцать. Вот и я!»[1]
Но ни оперная фраза «Вот и я!», ни инфернальный треугольник ничего не говорят Степе.
«Степа нащупал на стуле рядом с кроватью брюки, шепнул:
– Извините. – надел их и хрипло спросил: – Скажите, пожалуйста, вашу фамилию?»
Но что же за треугольник предъявляет Воланд Берлиозу, а потом Степе? Треугольник, по которому его нельзя не узнать.
На крышке дорогого портсигара, на крышке золотых часов обыкновенно ставилась монограмма владельца. Значит, монограмма Воланда? Треугольник.
Видео:Какие предпочитаете? Портсигар Воланда. Мастер и Маргарита (2005)Скачать
«Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали!»
«Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали!»Первая попытка объяснить загадочный треугольник была сделана профессором И.Ф.Бэлзой в его известнейшем труде «Генеалогия ”Мастера и Маргариты”». И.Ф.Бэлза нашел, что это «Всевидящее око», по его выражению, «первая ипостась Троицы». Иначе говоря, христианский символ Бога.[2]
Символ Бога, по которому нельзя не узнать дьявола? Ничего не скажешь – смелый парадокс. Но уж очень он не согласуется с расстановкой, так сказать, света и теней в романе «Мастер и Маргарита». «Каждое ведомство, – говорит Воланд, – должно заниматься своими делами. Не спорю, наши возможности довольно велики. »
К тому же, Воланд в романе не является носителем изначального, божественного всеведения. Правда, для него нет тайн, он может узнать все, что ему угодно, это требует крайне малого усилия. Но все-таки каждый раз это требует какого-то, хотя бы и символического, усилия. «Вы когда умрете?» – любезно спрашивает он у буфетчика. «Это никому не известно и никого не касается», – возмущенно отвечает буфетчик. «. Подумаешь, бином Ньютона! – раздается дрянной голос Коровьева. – Умрет он через девять месяцев, в феврале будущего года. » Или далее, в разговоре с мастером: «А скажите, почему Маргарита вас называет мастером. О чем роман. О чем, о чем? О ком? – заговорил Воланд, перестав смеяться. – Вот теперь. Дайте-ка посмотреть. »
Да и «Всевидящее око» изображается иначе. Схема этого символа – не просто треугольник, но глаз в треугольнике. Откройте «Толковый словарь» Вл.Даля: «Всевидящее око, промысел Божий, всеведение, изображаемое оком в лучах, среди треугольника»…
Еще более эффектную версию Воландовой монограммы выдвинул в конце 1980-х годов Б.В.Соколов: «На портсигаре и часах Воланда мы видим масонский знак – бриллиантовый треугольник»![3] Теперь Князя тьмы нам представили в качестве члена тайного общества «вольных каменщиков».
Тут, надо сказать, возникла небольшая полемика. Гипотезу Б.В.Соколова, старшего научного сотрудника Института мировой литературы, поддержали Э.Баццарелли (Италия) и М.Иованович (Югославия). Зато профессор Г.А.Лесскис (Россия) выразил несогласие с нею. «Некоторые исследователи (Б.В.Соколов, Э.Баццарелли, М.Иованович), – писал Г.А.Лесскис в комментарии к роману ”Мастер и Маргарита”, – связывают этот знак у Булгакова с масонством, но для этого нет достаточных оснований».
Г.А.Лесскису оказалась ближе версия И.Ф.Бэлзы, к которой, впрочем, он тут же предложил новые варианты. Нашел, что треугольник «может рассматриваться как символ христианской Троицы», а может рассматриваться и «как символ дохристианской культуры; углы треугольника могут символизировать волю, мысль, чувство; направленный углом вверх, он означает добро, углом вниз – зло и т.п». [4]
Б.В.Соколов однако оружия не сложил. Углы, направленные в разные стороны, отверг и, выпустив полное собрание своих сочинений о Михаиле Булгакове под названием «Булгаковская энциклопедия» (Москва, 1996), поместил в этой «энциклопедии» очерк «Масонство» (двадцать две страницы большого формата, в две колонки, с фотографиями); в каковом очерке, проявив недюжинные познания в вопросах истории и символики масонства, неожиданно и с щедростью влюбленного (влюбленного в масонство, надо думать) вывернул это всё в биографию и творчество Михаила Булгакова.
Михаил Булгаков, утверждает Б.В.Соколов, был глубоко знаком с масонством, причем с самого детства. Отец писателя, утверждает Б.В.Соколов, был великий дока в вопросах масонства, уступая в этом разве что Б.В.Соколову. Неудивительно, утверждает далее Б.В.Соколов, что в романе «Мастер и Маргарита» всё – ну, буквально всё – является повторением масонских обрядов или пародией на них.
Воланд? «Воланд в ”Мастере и Маргарите”, – пишет Б.В.Со-колов, – выполняет функции масона высшей степени».
Берлиоз? И по поводу Берлиоза не сомневайтесь. Не случайно он назван в романе председателем Массолита, а в одной из редакций – секретарем оного; у масонов, представьте себе, тоже были должности и председателя и секретаря. Да и само слово Массолит можно расшифровать – знаете как? Масонский союз литераторов!
А может быть, не надо так рашифровывать? У Булгакова же ясно: «председатель правления одной из крупнейших московских литературных ассоциаций, сокращенно именуемой Массолит». Примем, господа литературоведы, «принцип Оккама» и не будем выдумывать сущности сверх необходимого…
Пересказывать все двадцать две страницы убористого шрифта в две колонки нет смысла. Но еще два-три примера из самых занятных приведу.
Известное место в романе, где буфетчик Соков попадает в «нехорошую квартиру» и то ли сам Воланд, то ли, вероятнее, Коровьев с Бегемотом ведут с ним уже известную нам игру в «узнавание – неузнавание»: «Вся большая и полутемная передняя была загромождена необычными предметами и одеянием. Так, на спинку стула наброшен был траурный плащ, подбитый огненной материей, на подзеркальном столике лежала длинная шпага с поблескивающей золотой рукоятью. Три шпаги с рукоятями серебряными стояли в углу так же просто, как какие-нибудь зонтики или трости. А на оленьих рогах висели береты с орлиными перьями».
Вы полагали до сих пор, что это игра с аксессуарами Мефистофеля из оперы Гуно «Фауст»? Вы даже узнали черный, подбитый огненной материей плащ Шаляпина–Мефистофеля…
Нет, поясняет Б.В.Соколов, масонство! «Шпаги здесь – это современное повторение мечей рыцарей черного и белого орла». Помилуйте, каких мечей? У Воланда, как и у Мефистофеля (Мефистофеля Гете и Мефистофеля Гуно) – шпага…
И шаляпинский плащ, брошенный на спинку стула, Б.В.Соколов тоже пояснит: «черно-красный плащ Воланда соответствует одеянию Великого Командора». Ученый автор не обратил внимания на подробность: «траурный плащ» у Булгакова подбит не красной, а огненной материей. «Простите, может быть, впрочем, вы даже оперы ”Фауст” не слыхали?» – спрашивал мастер в романе.[5]
Все-таки, господа литературоведы, дальтонизм очень мешает исследованию литературы. Автор «Булгаковской энциклопедии» с упоением цитирует описания голубых, лазоревых – даже лазоревых с золотом! – шелков, бархата, занавесей, обивок у масонов, которые, по его мнению, не могли не произвести неотразимого впечатления на Булгакова… И не заметил, что нет у Булгакова таких цветов, ибо не булгаковские это цвета.
Реже упоминает Б.В.Соколов, казалось бы, более близкие Булгакову черное и красное у масонов: «пояса черные с серебряной бахромой», «красные пояса с золотой бахромой». И не заметил, что нет у Булгакова таких сочетаний цвета – серебро с черным и золото с красным, что не булгаковское это сочетание цветов…
Даже с треугольником, с которого собственно и загорелся весь сыр-бор, над Б.В.Соколовым, кажется, подшутил Коровьев: в статье «Масонство» рассказывается о множестве треугольников, которыми, по сведениям автора, пестрели обряды масонов; в качестве доказательства представлены фотографии масонских «принадлежностей» и символов; и на фотографиях – как на грех! – не оказалось ни одного треугольника.[6]
Вот такая, как говаривал Ильф, «энциклопудия»…
Все эти толкования имели, однако, огромный успех и, в свою очередь, вызвали множество вариантов. Например, такой: «Треугольник – одна из самых важных фигур в оккультизме. Ориентированный вершиной вверх, он означает восхождение материи к духу и таким образом символизирует основную задачу, стоящую перед современным человечеством».[7]
Нужно сказать, что трактовки эти, при всем их разнообразии, восходят к одному источнику. В литературе о Булгакове, по объему давно превосходящей наследие писателя, чрезвычайно популярны рассуждения о «криптографии», или, по-русски, «тайнописи», в его главном романе. Ученые булгаковеды исходят из того, что роман «Мастер и Маргарита» «зашифрован», что его пронизывает некий тайный шифр, недоступный рядовому читателю и рассчитанный на эрудитов – «посвященных». А поскольку имеется «шифр», то к нему необходимо подобрать некий «ключ» – подобно тому как в шпионских романах опытный шифровальщик подбирает «ключ» к донесениям противника.
В российском булгаковедении эта увлекательная идея ведет начало от уже названной книги И.Л.Галинской «Загадки известных книг» (Москва, 1986), в которой раздел, посвященный «Мастеру и Маргарите», назван двояко, но согласованно: «Шифры Михаила Булгакова» (на титульном листе) и «Криптография романа ”Мастер и Маргарита”» (в оглавлении). Впрочем, однажды родившись, эта идея уже не затухала, и М.В.Черкашина, через пятнадцать лет после И.Л.Галинской, пишет: «Давно замечено, что самый проникновенный и самый зашифрованный булгаковский роман. являет книгу судеб, постичь до конца которую можно, лишь отыскав к ней особый ключ».[8]
А поиски «тайнописи» – чрезвычайно заманчивый путь, прежде всего потому что здесь, принимая вид загадочный и значительный, можно демонстрировать эрудицию в самых разных областях; притом чем мудреней и заковыристей – тем больше почета.
Можно, вызывая оторопь у «непосвященных», как это делает Б.В.Соколов, попытаться взломать роман «Мастер и Маргарита» с помощью масонской символики. Можно доказывать, что мастер в романе, ну, просто портретно списан с мыслителя XVIII века Григория Сковороды, философией которого, по мнению И.Л.Галинской, был увлечен, опять-таки с самого детства, Михаил Булгаков. (В подтверждение автор даже ссылается на мою книгу «Творческий путь. », хотя ни малейших оснований для таких выводов в книге нет). Или демонстрировать, как это делает та же И.Л.Галинская, редкие познания в культуре средневекового Прованса, щедро приписывая все эти познания Михаилу Булгакову, без чего он якобы никак не сочинил бы каламбур Коровьева-Фагота о «свете и тьме».[9]
Можно даже приписать Булгакову свое собственное неприятие Владимира Маяковского, как это сделала Марина Черкашина, и, прикрываясь «тайнописью», утверждать, что Булгаков в Иуде из Кириафа изобразил. Маяковского, что даже историческую дату распятия, 14 числа весеннего месяца нисана, выбрал с намеком на дату смерти поэта. Хотя очень хорошо известно, что дату страстной пятницы Булгаков выписал из книги Эрнеста Ренана «Жизнь Иисуса» в 1929 году, задолго до смерти Владимира Маяковского.
Увы, в восторге склоняясь перед формальной эрудицией, булгаковеды не замечают, что ставят себя рядом не с мастером, самым близким автору персонажем романа, но с антагонистом мастера – Берлиозом.
Это ведь Берлиоза с первых же страниц писатель представляет так: «Надо заметить, что редактор был человеком начитанным. »; «Обнаруживая солидную эрудицию, Михаил Александрович сообщил. »; он «забирался в дебри, в которые может забираться, не рискуя свернуть себе шею, лишь очень образованный человек. » И далее, мастер о Берлиозе: «Он человек не только начитанный, но и очень хитрый».
Напомню, Берлиоз и мастер совсем не пересекаются в сюжетных перипетиях романа. В травле мастера Берлиоз не участвовал. («Описание ужасной смерти Берлиоза слушающий сопроводил загадочным замечанием, причем глаза его вспыхнули злобой: – Об одном жалею, что на месте этого Берлиоза не было критика Латунского или литератора Мстислава Лавровича».) Мастер никогда не сталкивался с Берлиозом близко. (Берлиоз, – говорит он Ивану, – «сколько я о нем слышал, все-таки хоть что-то читал…») Антагонизм между Берлиозом и мастером, антагонизм, который так остро чувствует даже самый неискушенный читатель, представлен в столкновении двух моделей познания.
Одна из этих моделей – в рассуждениях Берлиоза о том, существовал или не существовал Иисус: «…Поэт узнавал все больше и больше интересного и полезного и про египетского Озириса, благостного бога и сына Неба и Земли, и про финикийского бога Фаммуза, и про Мардука, и даже про менее известного грозного бога Вицлипуцли, которого весьма почитали некогда ацтеки в Мексике»…
Другая – в романе мастера об одном дне двухтысячелетней давности.
Берлиоз, опираясь на свои ученые накопления, очень эрудированно доказывает, что никакого Иисуса в природе не было. Мастер показывает Иисуса живым, и спор решается – без спора.
Противостояние между Берлиозом и мастером – в значительной степени противостояние эрудиции и знания. Эрудиции, представленной Булгаковым как мышление плоское, формальное, накопительское, и подлинного знания – знания как понимания, постижения, проникновения в существо вещей.
Мы уже сталкивались с попытками трактовать роман мастера как некое откровение, внушенное ему дьяволом. Но и это из области булгаковедческих мифов. У Булгакова мастер отнюдь не проводник чужих идей; в основе его прозрений – знания, прочные и недекларируемые; его сочинение – победа человеческого духа над временем, реализация великих возможностей человеческого вдохновения.
В туго написанном романе «Мастер и Маргарита» многое присутствует – неназванное. И тем не менее – вскользь – упоминается, что мастер – историк и переводчик… что он знает несколько языков… Ненавязчиво, но говорится о книгах, занимающих огромное место в его жизни… Даже свой рассказ о работе над романом он начинает с книг: «…купил книг, бросил свою комнату на Мясницкой…»
Книги – драгоценное и сладостное наполнение его тесного жилища… С книгами соединяется нежность так хорошо понимающей его Маргариты: «Иногда она сидела на корточках у нижних полок или стояла на стуле у верхних и тряпкой вытирала сотни пыльных корешков».
Нам ничего не рассказывается о том, как читал мастер свои книги, как размышлял над ними, как работал… Мы не знаем, трудно ли ему давался роман. Но знаем, что до встречи с Маргаритой он работал над этим романом не менее года, и потом еще все лето их любви было одновременно летом вдохновения и труда…
Нахватанности эрудиции Булгаков противопоставляет знание одухотворенное, освещенное бесстрашной мыслью и бесстрашным воображением, тем, что равно – и в искусстве, и в науке – называется словом талант. Удивительно, что большинство булгаковедов весьма последовательно предпочитают модель Берлиоза – модели мастера…
Нет, дорогой читатель, роман «Мастер и Маргарита» – не «криптограмма», и особого шифра к нему не нужно. «Тайнопись» всегда однозначна: стоит найти «ключ», прочитать шифрованное послание – и все: информация открыта. А дальше? Спектакль окончен. Тушите свет!
Роман же Михаила Булгакова бесконечен – как может быть бесконечно только великое произведение искусства. Вы погружаетесь в его глубину – но дна нет. Вы схватываете какие-то открывающиеся истины, а они – не последние, не окончательные, за ними что-то еще. В романе «Мастер и Маргарита» не «тайнопись», а тайна. Тайна игры, намека. тайна глубины и бесконечных ассоциаций. тайна, подобная тайне шумящего леса, журчащей воды. тайна искусства.
Мы уже говорили: в этом романе позиция читателя – рядом с автором. Мы уже знаем: автор пробивается не к логике, а к интуиции читателя. К интуиции, которая так расцветает в любви, в творчестве, в сопереживании и – в восприятии искусства. Роман обращен к образному, эмоциональному мышлению читателя.
Вы чего-то не улавливаете? Можно перечитать, улыбнуться, прислушаться. Поразмыслить, если вы любите размышлять над прочитанным. Сначала придет догадка. Потом – понимание.
Булгаков – открыт. Как открыто живописное полотно. Как открыта звучащая музыка. У него все – на ладони.
Видео:Треугольник ВоландаСкачать
Как на ладони
Это было очень давно. Я рассматривала булгаковскую черновую тетрадь «Роман. Материалы», датированную 1938–1939 годами: канун перепечатки на машинке. На странице 17-й записи о свите Князя тьмы: «Азазел – демон безводных мест. Абадонна, ангел смерти».
Ниже несколько наименований дьявола. Слово «дьявол», аккуратно выписанное по-гречески, с малой буквы. Далее по-русски, с большой: «Диавол, Сатана, Люцифер, царь тьмы». Греческое слово подчеркнуто карандашом.
Правее, на оставшемся свободном месте – и значит, не сразу – рукою писателя начертан маленький треугольник. Приблизительно равнобедренный, пожалуй даже равносторонний, покоящийся на основании. По-видимому, этот самый.
Треугольник пуст. Никакого глаза внутри него, конечно, нет.
Мне очень хорошо известно: в литературоведении главное – не сочинять поспешных гипотез, которые закрывают вопрос, ничего не решая. Вопрос нужно оставить открытым, уложить в свою память и ждать, никогда не теряя его из виду. Открытия приходят сами и, как правило, неожиданно.
В данном случае произошло вот что.
Однажды, просматривая «Энциклопедический словарь» Брокгауза и Ефрона, к которому так часто обращался Булгаков, я раскрыла его на статье «Диавол» и вдруг почувствовала что-то вроде мгновенного головокружения: статья пестрела этими самыми треугольниками. Маленькие, приблизительно равнобедренные, они роились густо, как звезды в ночном небе; они были в каждой строке; потом слились в один, большой; он лез из страницы, заслоняя текст. Я закрыла книгу, поставила ее на полку и осторожно затворила обе дверцы библиотечного шкафа.
Я узнала треугольник. Это была греческая буква D – дельта большая, первая буква слова «Дьявол». Инициал Воланда.
На портсигаре действительно была его монограмма.
Через несколько дней снова поехала в библиотеку, чтобы еще раз взглянуть на эту неожиданную пляску треугольников в давно знакомой статье. Самое удивительное, что D в статье не оказалось. Ни разу, ни в одной строчке. Правда, ее можно было увидеть на страницах предшествующих и на страницах последующих. Этим инициалом – D – подписывал свои многочисленные статьи в энциклопедии Брокгауза и Ефрона Дмитрий Менделеев. Может быть, мелькнув при перелистывании тома, умноженный темой статьи, он и произвел такую бомбардировку моего воображения.
Не исключено, что каким-то подобным образом этот знак поразил Булгакова при просмотре энциклопедии Брокгауза и Ефрона. Все приведенные выше наименования дьявола (и по-гречески, с дельты малой, d, и по-русски) Булгаков выписал именно отсюда, из двух размещенных одна за другою статей о дьяволе.
Он искал инициал Воланда – единственный, бесспорный, ясный и непременно ускользающий. Давно искал. За несколько месяцев до того, как был начертан в тетради треугольник, у Воланда уже был инициал, другой, и портсигар описывался так: «…громадных размеров, червонного золота, и на крышке его дважды сверкнула на мгновенье синим и белым огнем бриллиантовая буква F».
F – первая буква слова Faland, что по-немецки означает «черт». Это слово Булгаков нашел в примечаниях А.Соколовского к прозаическому переводу «Фауста» Гете (СПб., 1902) – книге, которую держал под рукою. «Воланд, – говорилось в примечаниях, – было одно из имен черта. Основное слово ”Faland” (что значило обманщик, лукавый) употреблялось уже старинными писателями в смысле черта». (В романе «Мастер и Маргарита» это слово сохранилось в главе 17-й: «А может быть, и не Воланд? Может быть, и не Воланд. Может быть, Фаланд».)
Тогда же попробовал перенести это F и в документы Воланда: «Пока иностранец совал их Крицкому, поэт успел разглядеть на карточке слово ”Professor” и начальную букву фамилии, опять так: F». (В четвертой редакции романа Крицким именовался Берлиоз.)
Если бы Булгаков писал «криптограмму», рассчитанную на «посвященных», ему, пожалуй, следовало бы сохранить это F: редкое издание «Фауста» в переводе Соколовского и не известное большинству читателей слово «Фаланд» как раз «посвященными», булгаковедами, были распознаны очень быстро.
Но от этой слишком однозначной, слишком чужой буквы писатель отказывается. В документах Воланда окончательно утверждается, впрочем, уже опробованное раньше «двойное В»: W – опрокинувшееся «М» мастера и Маргариты, первая буква имени Воланд. И монограммой на портсигаре – D!
Это была находка! Такое очень булгаковское сочетание абсолютной конкретности (буква!) и бесконечной обобщенности.
Треугольник – одна из самых лаконичных геометрических фигур, своей загадочной многозначностью, своим намеком на таинственные истины бытия гипнотизирующая мистиков.
Знак, который может не распознать образованный филолог (не распознал же Берлиоз!), ибо не каждый славист держит в памяти древнегреческий алфавит. И может без труда опознать быстрый подросток, уже немного знакомый с физикой и математикой, где в скучных школьных формулах так часто роль символов играют буквы греческого алфавита.
Геометрическая фигура, многократно отразившаяся в структуре романа…
Тем не менее каждый останется при своем. Мое прочтение монограммы Воланда было опубликовано задолго до первого издания книги – в журнале «Таллин» № 4 за 1987 год. Но ни приятия, ни даже полемики, сколько помнится, не вызвало. Булгаковедам была нужна «криптография». Ибо если роман с упоением читает подросток – и понимает, кажется, все – то что же тогда делать ученому булгаковеду.
Отмечу, что троичность беспокоила воображение писателя давно – задолго до возникновения «треугольника» Воланда. Она очевидна уже во второй редакции романа: «Комната Маргариты сияла. В раскрытом настежь трехстворчатом зеркале туалета миллионы раз отражались огни трехсвечий».
Присутствует в редакции четвертой: «Утирая слезы, Маргарита Николаевна оставила тетрадь, локти положила на трюмо и, отражаясь в трехстворчатом зеркале, сидела, не спуская глаз с фотографии»…
«Трехстворчатое окно в фонаре, открытое и задернутое шторой, светилось бешеным электрическим светом.
В комнате Маргариты Николаевны горели все лампы, какие только можно было зажечь. Под потолком люстра, на трюмо у зеркального триптиха два трехсвечия…»
В окончательной редакции, как всегда, избыточная настойчивость приема убрана. Вместо трехсвечий, отражающихся в зеркалах, просто: «В спальне Маргариты Николаевны горели все огни…». И зеркало названо просто: «трюмо». Но троичность останется:
«Вернувшись с этим богатством к себе в спальню, Маргарита Николаевна установила на трехстворчатом зеркале фотографию…» И останется: «Трехстворчатое окно в фонаре, открытое, но задернутое шторой, светилось бешеным электрическим светом»…
[1]Самое число «одиннадцать» Булгаков позаимствовал – увы, ошибочно – из книги М.А.Орлова «История сношений человека с дьяволом» (СПб, 1904). В конце этой научно-популярной книги, в которой собраны разнообразнейшие свидетельства о средневековых верованиях в дьявола, приведены выдержки из сочинения некоего доктора Батайля, написавшего, по словам М.А.Орлова, «громаднейшую книгу в двух томах под заглавием ”Le Diable au XIX siecle” (”Дьявол в XIX столетии”)». Замечание о том, что «одиннадцать – священное число у демонопоклонников», Булгаков извлек именно из Батайля.
В 1992 г. книга Орлова репринтно переиздана в Москве, с послесловием Е.Парнова, рассказавшего, что сочинение Батайля от начала и до конца мистификация, принадлежащая известнейшему Лео Таксилю и его другу, некоему Карлу Хаксу. Если бы Булгакову было отпущено еще хоть сколько-нибудь времени для работы над романом, может быть, он обратил бы внимание на то, что число «одиннадцать» в указанном значении не встречается нигде, кроме как у мифического Батайля.
[2]См.: «Контекст-1978. Литературно-теоретические исследования», Москва, 1978, с. 192.
[3]Цит. по более поздней книге Б.В.Соколова «Роман М.Булгакова ”Мастер и Маргарита”», Москва, 1991, с.106.
[4]Собр. соч. М.А.Булгакова в 5 томах, т. 5, Москва, 1990, с. 635. Также в кн.: Лесскис Г.А. Триптих М.Булгакова о русской революции, с. 261.
[5]Огненный оттенок подкладки шаляпинского плаща художник М.В.Нестеров отметил как оранжевый: «Шел ”Фауст”. Шаляпин был исключительно прекрасен. Никогда не забуду сцены, когда Мефистофель является на площади перед церковью, куда вошла Маргарита. Это появление, истинно трагическое, проведено было так ново, так неожиданно, гениально. Мефистофель, одетый в черное, в черный, дивно облегающий гибкую фигуру плащ на оранжевой, огненной подкладке. » (Нестеров М.В. Давние дни. Цит. по: «Творческий путь. », с. 268.)
[6]См.: Б.В.Соколов. Булгаковская энциклопедия. М., 1996, с. 271-272, 281, 283, 285.
[7]Г.Стальная. Булгаковские зеркала. – «Знание – сила», 1998, № 1, с. 150.
[8]Черкашина М.В. Загадки классики. (Цит. по тексту, представленному в Интернете.)
[9]Каламбур восходит к «Фаусту» Гете; см.: «Записки о Михаиле Булгакове», с. 107–109.
Видео:И. Корнелюк "Мастер и Маргарита" - тема ВоландаСкачать
Бриллиантовый треугольник Мастера
Светлана Георгиевна Замлелова родилась в Алма-Ате. Окончила Российский государственный гуманитарный университет. Кандидат философских наук (МГУ имени М.В. Ломоносова). Автор романов «Блудные дети», «Скверное происшествие. История одного человека, рассказанная им посмертно», «Исход», философской монографии «Приблизился предающий. Трансгрессия мифа об Иуде Искариоте в XX–XXI веках», книг «Гностики и фарисеи» (рассказы и повести), «Разочарование» (рассказы и фельетоны), «Нам американцы объявляли санкции», «В переплете» (сборники статей), «Французские лирики XIX века» (переводы французской поэзии), «Посадские сказки», «Эдуард Стрельцов: воля к жизни» и др. Отмечена благодарностью министра культуры РФ. Член Союза писателей России и Союза журналистов России. Живет в Сергиевом Посаде.
Любой литературный текст, как бы плох или хорош он ни был, всегда дает почву для фантазий и самых разнообразных трактовок. Так что, помимо идеи произведения, заложенной в него автором, литературоведы и филологи находят подчас довольно неожиданный подтекст. Вот и в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита», ставшем настоящим подарком для герменевта, чего только не нашли исследователи творчества писателя. Однако всякий раз остается впечатление, что изыскатели прошли мимо чегото очень важного. Конечно, в любом произведении при желании можно найти все, что угодно. Результаты во многом зависят от методики и целей исследования. Но одно дело — рассматривать художественный язык произведения и способность писателя создавать свои миры, где все должно быть подчинено внутренней логике, а персонажи — походить на живых людей, и совсем другое — выискивать скрытые смыслы, что зачастую осуществляется по принципу «кто во что горазд». Ведь к произведению можно подойти с какимнибудь структурным анализом, с пирамидологией, с картами Таро. И всякий раз перед исследователем будут открываться новые бездны смыслов.
Булгаковские миры цветисты и богаты, они насыщены звуками, аллюзиями, символами и, конечно, самыми разнообразными персонажами — от бездомных уголовников до царей, сил небесных и даже князя мира сего. И само собой разумеется, что эта насыщенность становится для исследователя плодороднейшей почвой, в которую он бросает семена своей фантазии. А семена эти произрастают и распускаются самыми диковинными, самыми невиданными цветами. В результате отечественное булгаковедение действительно напоминает цветущий сад, где красуются рядом чертополох и ромашка, роза и сурепка, ранункулюсы и одуванчики. Но очень часто исследователи творчества писателя, в частности романа «Мастер и Маргарита», грешат какойто однобокостью, провозглашая Булгакова то борцом с советским режимом, а то и скрытым сатанистом. Хотя представляется совершенно очевидным, что если некий писатель изобразил дьявола или свои представления о дьяволе, это вовсе не означает его приверженности дьяволу. Точно так же как описывающий внутренний мир убийцы не является при этом убийцей и не разделяет его взглядов.
Можно подумать, что исследователи и читатели ждут от Булгакова какихто разоблачений сатанинской природы, точно забыв о том, что такое вообще художественный текст. Что бы, интересно, устроило и удовлетворило такого читателя? Рога и опаленные крылья? Или Воланд, заявляющий чтото вроде: «Увы, увы, я согрешил однажды, / И вот с тех пор, гордыни мучим жаждой, / Я проклял Небеса. »? Неужели только такой «лобовой» текст в состоянии убедить современников, что Булгаков не хуже нас понимал, что дьявол — это зло? Но думается, что Булгаков понимал и еще коечто. Например, что зло по природе своей коварно, а потому любит рядиться в одежды добра, отчего кажется порой привлекательным и полезным; что соблазн всегда выглядит прекрасным и почти никогда — уродливым, иначе никто бы и не соблазнялся; что зло не первично в мире и не самостоятельно; что зло правит миром и «мир лежит во зле» (1 Ин. 5, 19), но зло не всесильно, оно властно над человеком только в том случае, когда сам человек предпочитает зло добру. И конечно, не хуже нас Булгаков помнил поговорку о том, что ложка дьявола всегда длиннее, а потому тот, кто садится с ним обедать, остается голодным. Другими словами, дьявол — «лжец и отец лжи» (Ин. 8, 44), и всякая сделка с ним обречена в лучшем случае на провал, а в худшем — дьявол заберет душу, лишив человека бессмертия.
Роман начинается с эпиграфа из Гёте: «Так кто ж ты, наконец? — Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». Но Булгаков тем самым отнюдь не пытается убедить читателя, что дьявол — это благо. Речь идет о том, что прародитель зла является частью мироздания, выстроенного не им, а потому даже зло в этом мире подчиняется Творцу и Строителю, то есть Добру. И все зло, творимое дьяволом, служит в итоге Добру, потому что Творец оборачивает зло во благо, наказывая, испытывая, назидая. Дьявола называют «князем мира сего». Но над князем есть Царь, и верховная власть остается у Царя, позволяющего князю править среди тех, кто добровольно выбирает его княжество.
Булгаков уважал своего читателя и считал, что излишне разжевывать очевидное. Вполне возможно, ему и в голову не могло прийти, что его сочтут сатанистом, как, впрочем, и борцом с советской действительностью. Ведь его роман не сатира и не гимн сатане. В центр своего произведения Булгаков поместил треугольник: Бог — человек — дьявол. И все сюжетные линии оплетают, образно говоря, стороны этого треугольника.
Кстати, бриллиантовый треугольник появляется уже в первой главе романа — на крышке портсигара Воланда. Первая глава вообще полна намеков на будущее развитие сюжета, а заодно и на идею романа в целом. Например, вскоре после бриллиантового треугольника в тексте возникает имя Герберта Аврилакского, чернокнижника, чьи рукописи якобы приехал расшифровывать профессор Воланд. Треугольник символизирует всеведение, которого дьявол лишен по своей природе, это свойство Бога; треугольник также символизирует Святую Троицу. Это вообще многозначный символ, но связан он прежде всего с Богом — не с дьяволом. Если же предположить, что в романе он символизирует изображаемую триаду Бог — человек — дьявол, то все встает на свои места. Что же касается Герберта Аврилакского, он известен не только как чернокнижник. Это человек, бывший в X–XI веках понтификом, но снискавший славу чернокнижника. Другими словами, человек, служивший и Богу, и дьяволу. Поэтому его имя в тексте романа опять же свидетельствует в пользу изображаемой Булгаковым триады.
Важно обратить внимание и на фамилию Берлиоза. Когдато Гектор Берлиоз создал «Фантастическую симфонию» о молодом музыканте, переживающем тяжелые наркотические видения. Ему вдруг грезится, что он убил возлюбленную и теперь осужден на казнь; его ведут к лобному месту под звуки зловещего марша (Маргарита в Александровском саду тоже слышит марш в то самое время, когда за гробом М.А. Берлиоза идут литераторы). В пятой части «Фантастической симфонии» герой видит себя на шабаше по случаю его собственных похорон (бал у сатаны связан в романе со смертью и похоронами М.А. Берлиоза). В разгаре он видит свою любимую, ставшую ведьмой. Она утратила скромность и благородство, она непристойна, она вливается в дьявольскую оргию. Так, фамилия Берлиоза, звучащая в самом начале романа, дает читателю если и не подсказку, то намек на то, что может ждать его на следующих страницах. Но это намек именно на сюжетную линию, лихо закрученную вокруг того самого бриллиантового треугольника.
Бог остается в романе невидим, ибо «Бога не видел никто никогда» (Ин. 1, 18). Кроме того, по учению Церкви, Бог непознаваем. «. Я знаю, что Бог есть, — говорит св. Василий Великий. — Но что такое есть сущность Его, поставляю сие выше разумения». Божественная сущность неопределенна и бесконечна; св. Григорий Богослов утверждает, что она простирается «за пределы всякого понятия о времени и природе». Для человека Бог остается Творцом, началом сущего, подателем благ, судьей и тем, наконец, кто, по слову Воланда, «управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле». Нужно обратить внимание, что Воланд сам признает свою зависимость от Бога, отмечая, что именно Бог управляет «всем вообще распорядком на земле». Именно в соответствии с тем, что известно человеку о Боге, Бог и проявляется в романе Булгакова.
Так же проявляет себя и дьявол: соблазняет, пугает, обманывает, богохульствует, но не скрывает, что подчиняется Богу и что без воли на то Божьей не в состоянии причинить человеку никакого зла. Почему в таком случае страдают персонажи романа? Да потому что они сами отходят от Бога и таким образом открывают себя для дьявольских козней. Они сами, по доброй воле совершают выбор в пользу зла: крадут, мошенничают, хамят, «жутко свинячат. Пьянствуют, вступают в связи с женщинами, используя свое положение, ни черта не делают, да и делать ничего не могут, потому что ничего не смыслят в том, что им поручено. Начальству втирают очки. » — как свидетельствуют о том присные Воланда. И, как говорит сам Воланд, любят деньги и легкомысленны. Словом, люди как люди. Такими были во все времена, такими же будут и впредь. Но если человек выбирает зло, он всегда должен быть готов к общению со злом. Что образно и показано в романе Булгакова.
Но православные читатели негодуют. То якобы дьявол устраивает в романе черную мессу, подлаживаясь под пасхальные и предпасхальные дни и совершая кощунственные деяния. Помилуйте, да чем же еще заниматься дьяволу? Не литургию же, в самом деле, служить! А то сетуют, что дьявол уж больно хорош получился в романе, тогда как Иешуа изображен вовсе не таким, как Иисус в Евангелиях. Так, например, профессор МДА М.М. Дунаев (1945–2008) отмечал: «Но Иешуа не только именем и событиями жизни отличается от Иисуса — он существенно иной, иной на всех уровнях: сакральном, богословском, философском, психологическом, физическом». Притом что Иешуа — «это именно Христос Христос, представленный в романе как единственно истинный, в противоположность евангельскому, измышленному якобы, порожденному нелепостью слухов и бестолковостью учеников».
Но из утверждения профессора Дунаева следует, что есть некая объективная реальность, данная нам в фактах и разнообразных свидетельствах, а есть навет писателя Булгакова. Однако подобного рода утверждение просто удивительно. Христианство, как и всякая другая религия, опирается прежде всего на веру. И профессор Дунаев, как верующий христианин, мог бы упрекать Булгакова в оскорблении чувств верующих, в искажении предмета веры, в еретическом переосмыслении догматов, но никак не в посягательстве на объективную реальность. В то, каким был Христос, можно лишь верить, но знать этого наверняка не может никто. К тому же существуют апокрифы, и апокрифический Христос тоже отличается от евангельского. Поэтому Булгаков может исказить лишь представления христиан о Христе. Но такое утверждение было бы неверным, потому что исказить представления невозможно — на то они и представления. Можно исказить только факты, но фактов в нашем случае нет, есть вера, основанная на неких представлениях. Булгаков изображает Иешуа/Иисуса не так, как того хотелось бы профессору Дунаеву и иже с ним. Однако тот вывод, что делает профессор Дунаев, из этого не следует.
Впрочем, профессор и сам признает, что «главной целью автора было художественное истолкование характера Пилата». Но при этом почемуто отказывается признать, что Пилат видел Иешуа/Иисуса вовсе не таким, как тот описывается в Евангелии. К тому же о том, как увидел Иешуа/Иисуса Пилат, рассказывает читателю дьявол. А уж читатель, как и любой человек в таких случаях, сам должен решить, как ему относиться к подобного рода рассказам. Кстати, и Мастер свидетельствует о своем романе, говоря, что это «роман о Понтии Пилате». И это еще одно указание на то, что Иешуа/Иисус изображен именно таким, каким увидел его Пилат. Перед Булгаковым не стояла задача пересказывать Евангелие, это было бы бессмысленно. Он как раз таки пытается передать, как видит происходящее пятый прокуратор Иудеи и как об этом рассказывает князь мира сего. И само собой разумеется, что картина оказывается другой, нежели у Матфея, Марка, Луки и Иоанна. И странно было бы, если бы эти картины совпадали.
Это именно Воланд передает сцену на балконе, где сам он, по его же собственным словам, и присутствовал: «Откуда ты родом. Кто ты по крови. Где ты живешь постоянно. Родные есть. Верно ли, что ты явился в Ершалаим через Сузские ворота верхом на осле, сопровождаемый толпою черни, кричавшей тебе приветствия как бы некоему пророку. » Но, повторимся, Булгаков уважал своего читателя и не допускал разжевывания очевидного. Поэтому читатель сам должен решить, верить ли «лжецу и отцу лжи» (Ин. 8, 44) или поостеречься. А дьявольское вранье и восприятие этого вранья, как героями романа, так и читателями, лишний раз иллюстрируют идею романа о взаимоотношениях человека, Бога и дьявола. И если именно с этой точки зрения читать и рассматривать роман, то он обретает цельность и ясность, недостающие при иных его трактовках.
Иную крайность представляют литературоведы либерального толка. Пытаясь сделать из Булгакова своего союзника, они провозглашают его какимто шифровальщиком, якобы с помощью иносказания и обращения к древности описывающим настолько ужасные времена, что без нечистой силы не разобраться. Однако толкователи эти только принижают значение романа, низводя его в плоскость сатиры и бытописания. Булгаковские времена не были, безусловно, простыми, но и ничего сверхужасного они тоже не явили миру. В человеческой истории, как мы знаем, было много всякого. В том числе и времена бывали разные. Например, в XVI веке испанская инквизиция постановила сжечь всех жителей Нидерландов как еретиков. К счастью, приговор так и не привели в исполнение, но все равно он передает европейскую атмосферу и чаяния того времени. Однако средневековые писатели вполне обходились без нечистой силы в своих романах. Как обходились без нее А.Дюма и М.Дрюон, описавшие не оченьто, мягко говоря, высоконравственные и гуманные порядки, царившие во Франции на протяжении веков. Тут и всяческое истребление еретиков, и яды при дворе ВалуаМедичи, и весьма раскрепощенные нравы. На этом фоне булгаковский НКВД кажется едва ли не благотворительным фондом: большинство из арестованных в романе выходят вскоре на свободу и продолжают вести полноценную жизнь. Ни о каком массовом истреблении инакомыслящих в романе и речи нет. Речь идет о взаимоотношениях Бога, дьявола и человека, при этом подчеркивается, что каждый из этой триады остается самим собой на протяжении веков и не меняется. Понятно, что Бог вечен и меняться не может, иначе бы изменился созданный Им мир. Что касается дьявола, его неизменность не раз подчеркивается писателем художественными средствами. Например, Воланд сообщает о себе, что «был и у Пилата, и на завтраке у Канта». И, судя по всему, своего мнения ни о том, ни о другом он с тех самых пор не переменил. На то, что князь мира сего все тот же, указывает и его больное колено, которое мучает его с 1571 года.
Воланд же свидетельствует и о человеке, говоря: «. они люди как люди». Человек не меняется, да и чему меняться? Все те же пороки, все те же добродетели. Причем пороки, как водится, пересиливают добродетели. А в результате люди все так же алчны и легкомысленны, лукавы и сластолюбивы, как и две тысячи лет назад. Это же подтверждается и ершалаимскими главами. Разве такая уж большая разница между Низой и Маргаритой, скучающими за мужьями и потому ищущими приключений на стороне? Или между Иудой из Кириафа и Алоизием Могарычем, предающими близких людей ради материальной выгоды?
Кстати, на Иуде стоит остановиться подробнее, поскольку персонаж этот прописан весьма тщательно, что, впрочем, может и ускользнуть от невнимательного читателя. И, будучи столь скрупулезно прорисованным, указует он скорее на традиционное понимание Булгаковым христианской правды, нежели на какоето еретическое толкование Евангелия. Но почему же Булгаков выбрал в свидетели именно это несимпатичное лицо? Вероятно, потому, что именно Иуда в сознании христианских народов является противоположностью Христа. Можно сказать, что он прочнее других учеников связан с Учителем. Характерно в этом смысле изображение Иуды на фреске Джотто (ок. 1305 года, Падуя, капелла дель Арена), где лица Христа и Иуды олицетворяют противоположные, разнополюсные человеческие качества — низость и величие, мелочность и благородство. Христианскую традицию не интересуют психологические мотивы поступка Иуды; для нее Иуда — олицетворение предательства, богоотступничества. В романе «Мастер и Маргарита» Иуда появляется уже во второй главе романа (первой из ершалаимских глав), когда прокуратор Иудеи Понтий Пилат разбирает дело арестованного Иешуа ГаНоцри. Сначала секретарь подает Пилату один свиток, а через некоторое время другой. Из первого свитка, как это становится очевидным из дальнейшего текста, Пилат узнает, что арестованный явился в город через Сузские ворота верхом на осле, что чернь приветствовала его криками и что затем уже на городском базаре арестованный обращался к толпе с призывом разрушить ершалаимский храм. Рассмотрев дело, Пилат, расположившийся к Иешуа ГаНоцри, намеревается освободить его из заключения. Но чтобы проповедь философа не послужила причиной волнений в городе, Пилат думает удалить ГаНоцри из Ершалаима и подвергнуть заключению в Кесарии Стратоновой, то есть в собственной своей резиденции. В это самое время секретарь подает прокуратору второй свиток, и прокуратор изменяет свои намерения. Из этого второго свитка Пилат узнает нечто, что одновременно пугает и возмущает его.
Из дальнейшего повествования становится понятным, что второй свиток открыл Пилату сложнейшую интригу, затеянную иудейскими первосвященниками. Узнав о проповеди бродячего философа Иешуа ГаНоцри, развивавшего перед толпой идею о грядущем будто бы царстве истины, первосвященники начинают опасаться, как бы Пилат не использовал эту проповедь, чтобы погубить ненавидимый им иудейский народ. Ведь мысль о том, что «настанет время, когда не будет власти ни кесарей, ни какойлибо иной власти», можно при желании истолковать как призыв к свержению римской власти. «Ты хотел его выпустить затем, чтобы он смутил народ, над верою надругался и подвел народ под римские мечи!» — говорит Пилату первосвященник Каифа. Для того чтобы этого не произошло и чтобы Пилат не смог освободить Иешуа, первосвященники устраивают для ГаНоцри подлую и незаконную ловушку, в которую, сам того не ведая, попадает и прокуратор. Иешуа провоцируют на разговор о верховной власти. Разговор, в сущности, невинный, но при желании его можно истолковать как оскорбляющий величество. И стоит только Пилату заикнуться о попрании первосвященниками закона, как тут же против него будет выдвинуто обвинение в laesa majestas, в оскорблении величества.
Ознакомившись со вторым свитком, разгневанный Пилат спрашивает Иешуа: «. отвечай, знаешь ли ты некоего Иуду из Кириафа, и что именно ты говорил ему, если говорил, о кесаре?» И, выслушав рассказ о том, как Иуда, с которым Иешуа познакомился позавчера вечером возле храма, пригласил его к себе домой, Пилат саркастически отзывается: «Светильники зажег. » Этот комментарий Пилата проливает свет на многое. По еврейскому закону допускалось и даже предписывалось устраивать для преступников или подозреваемых в преступлении ловушки. Но существенным является то, что ловушки или засады разрешалось устраивать только для совратителей. Совратителями же закон называл призывающих к совершению языческих обрядов. Иными словами, тех, кто совращал истинно верующих во тьму язычества. Никакое другое преступление не считалось у иудеев чрезвычайным и не требовало немедленной поимки при помощи засады. Если подозрения подтверждались, преступника следовало подвергнуть аресту незамедлительно, даже если дело происходило ночью. Но в том случае, если подозреваемый оказывался невиновен или раскаивался в своих заблуждениях, об аресте не могло быть и речи. Более того, Иешуа говорит Пилату, что Иуда попросил его «высказать свой взгляд на государственную власть». Но по закону Иуда не имел никакого права заводить подобные разговоры с заманенным в ловушку Иешуа. Если в доме Иуды была устроена ловушка, значит, Иешуа был подозреваем в совершении языческих жертвоприношений. И значит, Иуда мог добиваться от Иешуа исключительно признаний о языческих жертвоприношениях. Кроме того, если бы Иуда услышал от Иешуа такое признание, он был бы обязан приступить к нему с уговорами о раскаянии. И если бы уговоры возымели силу и преступник действительно раскаялся, его нельзя было бы арестовывать. Таков был иудейский закон, на страже которого стояли первосвященники. Однако в рассматриваемом случае закон был попран самими же первосвященниками. Вот и причина гнева прокуратора: те самые иудеи, что поднимали в Ершалаиме мятежи в защиту закона, когда Пилат, руководствуясь их же благом, пытался устранить неудобство недостаточного водоснабжения в городе или украшал стены своей резиденции щитами с вензелями императора, сами вытирают ноги о свой закон.
Суд, произведенный первосвященниками над Христом, также изобиловал нарушениями. Закон в ходе судебного разбирательства попирался неоднократно. «Лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб» (Ин. 11, 50) — решение осудить на смерть опасного Галилеянина первосвященник Каиафа озвучил в тот день, когда Иисус воскресил Лазаря, то есть за неделю до утверждения Пилатом смертного приговора. Вынести еврею смертный приговор могла только высшая судебная инстанция — великий синедрион. Но его непосредственному суду подвергались лишь его члены. Все остальные дела выносились на суд местного синедриона. Местный синедрион производил допрос виновного, а уж после решал, отправлять или нет дело в высшую судебную инстанцию.
Существует предположение, что тесть первосвященника Каиафы Анна возглавлял местный синедрион. Вот почему арестованного Христа привели первым делом в его дом. Иосиф Флавий отмечает, что Анна, бывший первосвященником при прокураторе Квиринии, имел пятерых сыновей, каждый из которых в свое время также становился первосвященником. Кроме того, как известно из Евангелия, муж дочери Анны — Иосиф, прозванный Каиафой, — был первосвященником, осудившим на смерть Иисуса Христа.
Судебный процесс у евреев начинался с жалобы свидетелей. Свидетели выступали и в качестве обвинителей, и в качестве полиции, доставлявшей виновного в суд. Не основываясь ни на чьей жалобе, синедрион не мог возбудить дело над кем бы то ни было. Неспроста Христос на вопрос Анны «об учениках и учении Его» (Ин. 18, 19) отвечал: «Что спрашиваешь Меня? Спроси слышавших, что Я говорил им; вот, они знают, что Я говорил» (Ин. 18, 21), указывая на незаконность допроса — ведь никто из свидетелей не выступил с обвинением. Вслед за тем один из слуг Анны, желая, очевидно, угодить своему господину, ударяет Христа по щеке, в то время как из Деяний (Деян. 23, 3) мы знаем, что закон запрещал бить подсудимого. И Христос вновь указывает на незаконность творимого над Ним: «Если я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня?» (Ин. 18, 23)
Анна, понимая всю незаконность ареста и допроса, отправляет узника к Каиафе, перекладывая тем самым на зятя всю ответственность за совершаемое беззаконие.
Между тем в доме у Каиафы успел собраться весь синедрион. Время заседаний малого, или местного, синедриона ограничивалось рассветом и третьим часом пополудни. Великий синедрион мог собираться во все дни, кроме суббот и праздников, в часы между утренним и вечерним жертвоприношениями. Утренняя жертва совершалась с появлением зари, а спустя час сжигалась; вечерняя жертва приносилась с наступлением сумерек. Другими словами, великий синедрион мог собираться в светлое время суток. Кроме того, рассмотрение сложных дел, могущих повлечь вынесение смертного приговора преступнику, не назначалось на пятницу или канун праздника, поскольку оглашение судебного решения в таких случаях производилось на следующий день после вынесения приговора. Но ни в субботу, ни в праздник делать этого было нельзя, поэтому сложные дела не рассматривались по пятницам и предпраздничным дням.
Древнееврейский суд придерживался принципа презумпции невиновности, рассматривая сначала обстоятельства, могущие оправдать подсудимого, и лишь потом приступая к разбору обвинений. Свидетельствовать в суде могли только лица, бывшие в обществе на хорошем счету. Ни ростовщики, ни любители азартных игр, ни торговцы, о которых было известно, что они обвешивают покупателей, ни родственники судей и обвиняемого не могли выступать в суде свидетелями. Показания свидетелей должны были отличаться точностью и совпадать в деталях. В неканонической тринадцатой главе книги пророка Даниила описывается, как обличены были два старца, ложно свидетельствовавших против Сусанны (Дан. 13, 51–62). Допросив по одному, суд поймал их на разногласиях.
Оправдательный приговор мог быть вынесен в самый последний момент, для чего один из судей оставался с белым платком в руках на пороге судилища, другой верхом сопровождал осужденного к месту казни. И если до того, как совершилась казнь, ктонибудь являлся в суд с доказательствами невиновности осужденного, с порога судилища делался знак белым платком, казнь останавливалась, дело отправлялось на пересмотр.
Христос был схвачен не обвинителями и не свидетелями преступления, никаких жалоб на Него не поступало, в связи с чем Он не мог быть арестован и уж тем более бит. Но, кроме того, в Евангелии читаем: «Петр опять отрекся; и тотчас запел петух» (Ин. 18, 27). В то самое время, когда апостол, уверявший Учителя, что «с Тобою я готов и в темницу, и на смерть идти» (Лк. 22, 33), в третий раз от Него отрекся, суд был в самом разгаре. Ночь у римлян и евреев делилась на временные отрезки — стражи. Та стража, когда начинали петь петухи, обозначалась термином gallicinium и наступала в четвертом часу утра, то есть явно до восхода солнца. Но заседание верховного синедриона по еврейскому закону не могло совершаться в темное время суток. Значит, и сборище, и вынесенный им приговор были незаконны.
Евангелист говорит: «. многие лжесвидетельствовали на Него, но свидетельства сии не были достаточны» (Мк. 14, 56). Недостаточными свидетельства оказывались потому, что по закону для подтверждения вины необходимо было двое или трое свидетелей (Числ. 35, 30; Втор. 19, 15), при этом их свидетельства должны были быть полностью идентичными, не расходящимися в деталях. Но не нашлось и двух свидетелей, по обвинению которых Подсудимому мог быть вынесен смертный приговор. И тогда первосвященник прибегает к заклятию, то есть под угрозой проклятия требует Подсудимого ответить на вопрос: «. Ты ли Христос, Сын Божий?» Такой подход практиковался в древнееврейском судопроизводстве, но исключительно по отношению к запиравшимся свидетелям (Лев. 5, 1). «Ты сказал. » — отвечает Христос. Это и нужно было первосвященнику. Ответ немедленно расценивается как богохульство. А хула, или оскорбление Божественного величия, считалась у древних евреев одним из серьезнейших преступлений, за совершение которого наказывали смертью.
Но свидетельства обвиняемого против самого себя не могли быть основанием для вынесения ему приговора. Преступление могло быть доказано только при наличии двух или трех свидетелей. И снова первосвященники нарушили закон, вынудив Обвиняемого свидетельствовать против Себя и приняв Его свидетельство за основание для вынесения приговора.
Итак, собравшись ночью, накануне субботы, совершив арест без жалобы, а суд без свидетелей, синедрион вынес смертный приговор, для утверждения которого собрался вновь не через сутки, а всего лишь через несколько часов. Тогда же был вынесен окончательный приговор, утвержденный Пилатом, тогда же совершилась казнь. Все было сделано накануне субботы, в спешке, с вопиющими нарушениями.
Но если евангельский Иудапредатель не причастен к нарушению предписаний закона, то Иуда из Кириафа не столько предатель, сколько именно активный участник беззакония, он провокатор. За деньги он соглашается нарушить закон. Он специально знакомится с Иешуа, чтобы пригласить его к себе домой, где устроена засада. Уже дома он провоцирует Иешуа на разговор, за который доверчивый философ платит жизнью.
Нельзя утверждать, что Булгаков просто пересказывает Евангелие на свой салтык. Ершалаимские главы — это система образов, это философия евангельских событий — Булгаков обращается к хорошо всем знакомым персонажам, которые не являются в романе самими собой, и Булгаков подчеркивает это измененными, иначе транскрибируемыми именами. В каждого героя Булгаков заключает часть своего видения евангельских событий. Трактовка писателем образа Иуды Искариота представляет многослойное, полифоничное повествование, Булгаков говорит главным образом намеками. В результате его Иуда не просто не повторяет Иуду Евангелий, но и выходит за его пределы, олицетворяя «колено Иудино», возвращая читателя к беззаконному суду иудейских первосвященников над Христом.
А еще Иуда из Кириафа свидетельствует, что у М.А. Булгакова было все в порядке с пониманием роли Добра и Зла. Думается, что в гораздо большем порядке, нежели у наших современников. На основании вполне традиционных представлений о Добре и Зле Булгаков создал художественное (!) произведение о взаимоотношениях Бога, дьявола и человека. А поскольку взаимоотношения эти чрезвычайно запутанны, то и роман будет вызывать споры до тех пор, пока человек не разучится читать и думать.
А все обвинения писателя в сатанизме попросту нелепы. Никак иначе изобразить сатану Булгаков не мог. И заметим: Воланд, говоря о Христе, лжет, по своему обыкновению, чем вводит человека в соблазн. Не так ли и в жизни. Но Воланд, по замыслу Булгакова, проговаривается: сосредотачиваясь на Иешуа/Иисусе, он как будто упускает из виду его антагониста. И через Иуду Воланд не опровергает, а, словно сам того не желая, подтверждает Евангелия. Вдумчивый читатель по ряду признаков узнает и Пилата, в самом деле ненавидевшего Иерусалим и его обитателей не только изза лицемерия и цинизма священников. Ф.Фаррар в «Жизни Иисуса Христа» указывает, что покровитель Пилата Сеян испытывал к еврейскому народу «крайнее отвращение», и Пилат, возможно, вторил ему. Но были у Пилата и собственные основания ненавидеть евреев и присущий им фанатизм. Тот же Фаррар описывает три случая, повлиявшие на отношение Пилата к вверенному его попечениям народу. Воины только что утвержденного прокуратором Иудеи Понтия Пилата перенесли с его дозволения серебряных орлов и другие значки легионов из Кесарии Филипповой в Иерусалим. Евреи сочли это осквернением священного города и в течение недели осаждали резиденцию Пилата в Кесарии, требуя удалить языческие изображения из Иерусалима. Пилат принужден был уступить. В другой раз Пилат решил устроить в не обеспеченном водой Иерусалиме водопровод, для чего взял деньги из церковной сокровищницы, называвшейся «карван». Но едва только иудеи прослышали, что «священные» деньги идут на гражданское дело, как снова принялись бунтовать и возмущаться. Наконец, третье столкновение Пилата с иудейским фанатизмом произошло, когда прокуратор вывесил в Иродовом дворце несколько позолоченных щитов, посвященных императору Тиверию. Открытое возмущение народные вожди сопроводили еще и жалобой на имя Тиверия, в результате чего Пилат удостоился выговора от императора.
Что бы ни предпринимал Пилат в Иерусалиме, всюду наталкивался он на оскорбленные предрассудки и яростные бунты. Результатом этого стали ненависть и презрение прокуратора к подвластному народу, ненавидевшему и презиравшему чужое, видевшему кругом угрозу своему преданию.
Узнает вдумчивый читатель «Мастера и Маргариты» и апостолапредателя, не выдержавшего гнета свободы в учении Христа и предпочевшего земные радости небесным, но плохо кончившего в итоге; и первосвященника Каиафу, нарушившего все еврейские законы ради уничтожения Иисуса из Назарета, или, в другой транслитерации, Иешуа ГаНоцри. Дьявол, пытавшийся в романе оболгать и принизить Истину, так и не смог этого сделать. Истина осталась на прежнем месте. А писатель М.А. Булгаков показал, как именно вот уже многие тысячи лет складываются отношения между Богом, дьяволом и человеком.
Видео:Красивая, но небесспорная мудрость от Воланда.Скачать
Бриллиантовый треугольник на портсигаре воланда
Никогда не разговаривайте с неизвестными[2]
В час жаркого весеннего заката[3] на Патриарших прудах[4] появилось двое граждан. Первый из них – приблизительно сорокалетний, одетый в серенькую летнюю пару, – был маленького роста, темноволос, упитан, лыс, свою приличную шляпу пирожком нес в руке, а аккуратно выбритое лицо его украшали сверхъестественных размеров очки в черной роговой оправе. Второй – плечистый, рыжеватый, вихрастый молодой человек в заломленной на затылок клетчатой кепке – был в ковбойке, жеваных белых брюках и черных тапочках.
Первый был не кто иной, как Михаил Александрович Берлиоз,[5] редактор толстого художественного журнала и председатель правления одной из крупнейших московских литературных ассоциаций, сокращенно именуемой Массолит,[6] а молодой спутник его – поэт Иван Николаевич Понырев, пишущий под псевдонимом Бездомный.[7]
Попав в тень чуть зеленеющих лип, писатели первым долгом бросились к пестро раскрашенной будочке с надписью «Пиво и воды».
Да, следует отметить первую странность этого страшного майского вечера. Не только у будочки, но и во всей аллее, параллельной Малой Бронной улице, не оказалось ни одного человека. В тот час, когда уж, кажется, и сил не было дышать, когда солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда-то за Садовое кольцо, – никто не пришел под липы, никто не сел на скамейку, пуста была аллея.
– Дайте нарзану, – попросил Берлиоз.
– Нарзану нету, – ответила женщина в будочке и почему-то обиделась.
– Пиво есть? – сиплым голосом осведомился Бездомный.
– Пиво привезут к вечеру, – ответила женщина.
– А что есть? – спросил Берлиоз.
– Абрикосовая, только теплая, – сказала женщина.
– Ну, давайте, давайте, давайте.
Абрикосовая дала обильную желтую пену, и в воздухе запахло парикмахерской. Напившись, литераторы немедленно начали икать, расплатились и уселись на скамейке лицом к пруду и спиной к Бронной.
Тут приключилась вторая странность, касающаяся одного Берлиоза. Он внезапно перестал икать, сердце его стукнуло и на мгновенье куда-то провалилось, потом вернулось, но с тупой иглой, засевшей в нем. Кроме того, Берлиоза охватил необоснованный, но столь сильный страх, что ему захотелось тотчас же бежать с Патриарших без оглядки.
Берлиоз тоскливо оглянулся, не понимая, что его напугало. Он побледнел, вытер лоб платком, подумал: «Что это со мной? Этого никогда не было… сердце шалит… я переутомился… Пожалуй, пора бросить все к черту и в Кисловодск…»
И тут знойный воздух сгустился перед ним, и соткался из этого воздуха прозрачный гражданин престранного вида. На маленькой головке жокейский картузик, клетчатый кургузый воздушный же пиджачок… Гражданин ростом в сажень, но в плечах узок, худ неимоверно, и физиономия, прошу заметить, глумливая.
Жизнь Берлиоза складывалась так, что к необыкновенным явлениям он не привык. Еще более побледнев, он вытаращил глаза и в смятении подумал: «Этого не может быть. »
Но это, увы, было, и длинный, сквозь которого видно, гражданин, не касаясь земли, качался перед ним и влево и вправо.
Тут ужас до того овладел Берлиозом, что он закрыл глаза. А когда он их открыл, увидел, что все кончилось, марево растворилось, клетчатый исчез, а заодно и тупая игла выскочила из сердца.
– Фу ты черт! – воскликнул редактор. – Ты знаешь, Иван, у меня сейчас едва удар от жары не сделался! Даже что-то вроде галлюцинации было… – он попытался усмехнуться, но в глазах его еще прыгала тревога, и руки дрожали. Однако постепенно он успокоился, обмахнулся платком и, произнеся довольно бодро: «Ну-с, итак…» – повел речь, прерванную питьем абрикосовой.
Речь эта, как впоследствии узнали, шла об Иисусе Христе. Дело в том, что редактор заказал поэту для очередной книжки журнала большую антирелигиозную поэму.[8] Эту поэму Иван Николаевич сочинил, и в очень короткий срок, но, к сожалению, ею редактора нисколько не удовлетворил. Очертил Бездомный главное действующее лицо своей поэмы, то есть Иисуса, очень черными красками, и тем не менее всю поэму приходилось, по мнению редактора, писать заново. И вот теперь редактор читал поэту нечто вроде лекции об Иисусе, с тем чтобы подчеркнуть основную ошибку поэта.
Трудно сказать, что именно подвело Ивана Николаевича – изобразительная ли сила его таланта или полное незнакомство с вопросом, по которому он писал, – но Иисус у него получился, ну, совершенно живой, некогда существовавший Иисус, только, правда, снабженный всеми отрицательными чертами Иисус.
Берлиоз же хотел доказать поэту, что главное не в том, каков был Иисус, плох ли, хорош ли, а в том, что Иисуса-то этого, как личности, вовсе не существовало на свете и что все рассказы о нем – простые выдумки, самый обыкновенный миф.
Надо заметить, что редактор был человеком начитанным и очень умело указывал в своей речи на древних историков, например, на знаменитого Филона Александрийского,[9] на блестяще образованного Иосифа Флавия,[10] никогда ни словом не упоминавших о существовании Иисуса. Обнаруживая солидную эрудицию, Михаил Александрович сообщил поэту, между прочим, и о том, что то место в пятнадцатой книге, в главе 44-й знаменитых Тацитовых «Анналов», где говорится о казни Иисуса, – есть не что иное, как позднейшая поддельная вставка.[11]
Поэт, для которого все, сообщаемое редактором, являлось новостью, внимательно слушал Михаила Александровича, уставив на него свои бойкие зеленые глаза, и лишь изредка икал, шепотом ругая абрикосовую воду.
– Нет ни одной восточной религии, – говорил Берлиоз, – в которой, как правило, непорочная дева не произвела бы на свет бога. И христиане, не выдумав ничего нового, точно так же создали своего Иисуса, которого на самом деле никогда не было в живых. Вот на это-то и нужно сделать главный упор…
Высокий тенор Берлиоза разносился в пустынной аллее, и по мере того, как Михаил Александрович забирался в дебри, в которые может забираться, не рискуя свернуть себе шею, лишь очень образованный человек, – поэт узнавал все больше и больше интересного и полезного и про египетского Озириса, благостного бога и сына Неба и Земли,[12] и про финикийского бога Фаммуза,[13] и про Мардука,[14] и даже про менее известного грозного бога Вицлипуцли, которого весьма почитали некогда ацтеки в Мексике.[15]
И вот как раз в то время, когда Михаил Александрович рассказывал поэту о том, как ацтеки лепили из теста фигурку Вицлипуцли, в аллее показался первый человек.
Впоследствии, когда, откровенно говоря, было уже поздно, разные учреждения представили свои сводки с описанием этого человека. Сличение их не может не вызвать изумления. Так, в первой из них сказано, что человек этот был маленького роста, зубы имел золотые и хромал на правую ногу. Во второй – что человек был росту громадного, коронки имел платиновые, хромал на левую ногу. Третья лаконически сообщает, что особых примет у человека не было.
Эпиграф – из 1-й части «Фауста» Гете (сцена «Рабочая комната Фауста»), соответствует следующему месту в оригинале: // …wen bist du denn? // Ein Teil von jener Kraft, // die stets das Böse will und stets das Gute schafft. // Он связан с философской проблемой зла как функции добра (см. B a z z a r e l l i E. Invito alla letturo di Bulgakov. Milano, 1976. P. 141); причем Булгаков в интерпретации этой проблемы не только опирается на Гете, но и полемизирует с ним. Устойчивый интерес к творчеству Гете, к «Фаусту» и к его музыкально-театральному воплощению в опере Ш. Гуно характерен для всего творческого пути Булгакова, особенно для его трех романов.
Никогда не разговаривайте с неизвестными. – Название гл. 1 выражает «житейскую мудрость» обывателя эпохи шпиономании и разоблачения «врагов народа». Подобные афоризмы, разбросанные в тексте, – маски автора, делающие его как бы представителем той самой «толпы», которую он изображает.
В час жаркого весеннего заката… – Действие романа о Мастере продолжается немногим более трех суток: от заката в какую-то майскую среду до полной темноты в ночь с субботы на воскресенье, причем по смыслу видно, что это воскресенье является началом православной Пасхи. Эти трое суток расписаны скрупулезно точно. Однако невозможно отождествить это романное время с историческим: в период между 1917 и 1940 гг. самая поздняя Пасха приходилась на 5 мая (в 1929 г.), а в этом случае события на Патриарших прудах должны были бы происходить 1 мая, что совершенно исключено по всем другим условиям действия. Если для определения времени действия обратиться к некоторым материальным фактам и событиям, описанным в романе, то легко убедиться, что в отношении времени действие этого романа амбивалентно: автор намеренно совмещает разновременные факты – так, еще не взорван храм Христа Спасителя (1931 г.), но уже введены паспорта (1932 г.), ходят троллейбусы (1934 г.), отменены продуктовые карточки (1935 г.) и вместе с тем еще функционируют торгсины и т. п.
Патриаршие пруды – Пионерские. В древности это место называлось Козье Болото (след остался в названиях Козихинских пер.); в XVII в. здесь была слобода, принадлежавшая патриарху Филарету, – отсюда и название трех прудов (ср. Трехпрудный пер.), из которых в настоящее время остался лишь один. Таким образом, в самой топонимике сочетаются темы Господа и дьявола (Патриаршие пруды – Козье Болото). // С 1918 г. шло массовое переименование городов, улиц и т. п. К 1972 г. в Москве сохранилось только 693 названия из 1344, указанных в путеводителе 1912 г. Это было стирание памяти о прошлом. Для позиции Булгакова и стиля его книги существенно использование старых названий. Эти старые названия приводятся с указанием новых замен, хотя после 1987 г. некоторые из них восстановлены.
Берлиоз. – В образе Берлиоза находят сходство с такими видными деятелями тех лет, как глава РАПП’а и редактор журн. «На посту» Л. Л. Авербах, редактор журн. «Красная новь» Ф. Ф. Раскольников, проф. Рейснер, редактор театральных журналов В. И. Блюм, Д. Бедный и др. Перечень этот можно дополнить фигурой «наркомпроса» А. В. Луначарского (ср. его диспут с митрополитом Введенским и беседу Берлиоза с Бездомным) и другими идеологами того времени. Недаром, подобно Иисусу Христу, Берлиоз имеет двенадцать апостолов-заместителей, членов правления Массолита, которые ожидают его появления к своего рода «вечере» у «Грибоедова». Тема Христа и дьявола вводится также и фамилией, напоминающей о французском композиторе-романтике Гекторе Берлиозе, авторе «Фантастической симфонии» (1830), с ее «Шествием на казнь» и «Адским шабашем» (названия второй и третьей частей симфонии) (см. Г а с п а р о в Б. Из наблюдений над мотивной структурой романа М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита» // Даугава. 1988. № 10–12; 1989. № 1). Вместе с тем в образе Берлиоза подчеркивается духовная пустота и поверхностная образованность присяжного казенного атеиста, даже не имевшего времени и не умевшего задуматься над «необыкновенными» (т. е. небанальными) «явлениями» бытия.
Массолит. – Сокращения всякого рода (аббревиатуры) были в большой моде в 1914–1940 гг., – это была своеобразная «болезнь языка». Слово Массолит, придуманное Булгаковым, стоит в одном ряду с такими реальными аббревиатурами, как ВАПП или МАПП (Всесоюзная и Московская ассоциации пролетарских писателей), МОДПИК (Московское общество драматических писателей и композиторов) и Масткомдрам (Мастерская коммунистической драматургии) и т. п.
Бездомный. – Иван Николаевич Понырев, пишущий «чудовищные» стихи под псевдонимом Бездомный (в ранних редакциях – Антоша Безродный, Иванушка Попов, Иванушка Безродный), типичен для эпохи, как и его псевдоним, образованный по популярному идеологическому шаблону: Максим Горький (Алексей Пешков), Демьян Бедный (Ефим Придворов), Голодный (Эпштейн), Беспощадный (Иванов), Приблудный (Овчаренко) и т. п. В нем видят черты многих лиц: Д. Бедного, Безыменского, Ив. Ив. Старцева и др. Но духовная эволюция этого героя совсем необычна и напоминает судьбу другого булгаковского персонажа – поэта Ивана Русакова из «Белой гвардии».
…антирелигиозную поэму. – Антирелигиозные поэмы, стихи, карикатуры и т. п. имели тогда и позже широчайшее распространение. Видное место в литературе этого рода занимала продукция Д. Бедного, опубликовавшего в 1925 г. свой «Новый завет без изъяна евангелиста Демьяна», написанный, по утверждению автора, в «страстную седмицу». Такое приурочение подобных вещей к религиозным праздникам было обычным приемом антирелигиозной пропаганды. Именно к наступающей Пасхе и заказал Берлиоз поэму Бездомному. Бездомный дал в поэме отрицательный портрет Иисуса Христа, как и Д. Бедный: «лгун, пьяница, бабник» (Б е д н ы й Д. Полн. собр. соч. Т. VIII. М.; Л., 1926. С. 232).
Филон Александрийский – философ и религиозный мыслитель (ок. 25 до н. э. – ок. 50 н. э.). Оказал большое влияние на последующее богословие своим учением о логосе.
Иосиф Флавий (37 – после 100) – автор книг «Иудейская война», «Иудейские древности», «Жизнь». По невежеству или сознательно, Берлиоз говорит неправду: в «Иудейских древностях» упомянут Христос, хотя упоминание это настолько выдержано в духе христианской ортодоксии, что это обстоятельство, казалось, позволяло считать это место позднейшей вставкой. Однако в арабском тексте «Всемирной хроники» епископа Агапия этот текст сохранился в другом варианте, позволяющем признать за ним авторство И. Флавия. По мнению Б. В. Соколова (коммент. в кн.: Б у л г а к о в М. Мастер и Маргарита. Л.: Высшая школа, 1989), Булгакову был известен этот вариант, другие исследователи (М. Иованович) это отвергают.
Тацит. – Утверждение Берлиоза, будто упоминание Христа у римского историка Корнелия Тацита (ок. 55 – после 117) является позднейшей вставкой, было шаблонным приемом атеистической пропаганды (так наз. «гиперкритикой»). Современная историческая наука не придерживается этой версии.
Озирис (е г и п. Усир) – сын бога земли Геба, брат и муж Изиды, отец Гора; бог производительных сил природы и царь загробного мира; олицетворяет добро и свет; убит злым богом Сетом, воскрешен Изидой или Гором.
Фаммуз (е в р. Тамуз) – бог плодородия у народов Передней Азии, возлюбленный и супруг богини Инанны; полгода проводит под землей.
Мардук – главное божество вавилонского пантеона; бог врачевания, растительности и воды.
Вицлипуцли (прав. Уицилопочтли) – «калибри-левша», верховное божество ацтеков; ему приносились человеческие жертвы.
🌟 Видео
свита воланда; bloody mary [МиМ]Скачать
![свита воланда; bloody mary [МиМ]](https://i.ytimg.com/vi/66xQadJfrts/0.jpg)
Клим Жуков. Мастер и Маргарита - великий роман Булгакова. Коммунисты против Воланда.Скачать
Воланд и Степан Богданович. Лечить подобное подобным. Мастер и Маргарита (2005)Скачать
Михаил Булгаков Мастер и Маргарита Аудиокнига Часть 1 из 2 Онлайн Русская литература чтение СлушатьСкачать
Master And Margarita OST - 08 Woland Soundtrack ThemeСкачать
Басилашвили о роли Воланда в сериале Бортко "Мастер и Маргарита"Скачать
"Мастер и Маргарита" Булгакова | свита ВоландаСкачать
ВОЛАНД | Тизер-трейлер | В кино с 1 января 2023 г.Скачать
Больше не ищите правду! Она здесь! Показан настоящий размер Земли!Скачать
Валентин Гафт vs Олег Басилашвили. Кто лучше сыграл Воланда?Скачать
Явление Воланда. Тайный смысл романа Булгакова «Мастер и Маргарита». Евгений ЖариновСкачать
Новая "Мастер и Маргарита" 2024 - провал? | За что хейтят фильмСкачать
Вы когда умрете? Буфетчик в гостях у Воланда(7 серия: 2 - 11 ). Мастер и Маргарита (2005)Скачать
СВИТА ДЬЯВОЛА в романе «Мастер и Маргарита»Скачать
Скрытые смыслы в романе Мастер и Маргарита. Что означает имя Воланд?Скачать
