Мандельштам и ахматова любовный треугольник

Человек тонко чувствующий и поэтичный без драмы чахнет. Но некоторые поэты и писатели русского Серебряного века превращали в драму весь свой брак. Иногда скверным поведением отличался кто-то один в паре, а порой оба стоили друг друга. Чаще всего люди попадали в клубок сложных созависимых отношений, где бесполезно искать правых и виноватых.

Анна Ахматова проползала под воротами, убегая от второго мужа, ассириолога Шилейко, а ветчину от Ивана Бунина приходилось прятать за раму картины. И многие умудрялись разбить друг другу сердца. Рассказываем о плохих супругах литературного мира и жестокой любви великих — о том, как стихотворцы и прозаики Серебряного века изводили своих жен, а поэтессы и писательницы — мужей.

Видео:Высокие, высокие отношения! Любовные треугольники советских звезд. Актерские драмыСкачать

Анна Ахматова и Николай Гумилев

Изменяли с особым цинизмом и, хуже того, ругали стихи друг друга.

Современный пользователь соцсетей охарактеризовал бы отношения Гумилева и Ахматовой емким клише «всё сложно». Оба очень независимые, одержимые в первую очередь творчеством и развитием собственного поэтического дарования. В рамках традиционного брака им было тесно.

Гумилев и Ахматова, которая тогда еще не имела псевдонима и носила фамилию Горенко, познакомились совсем юными. Начинающий поэт долго добивался ее руки и наконец получил согласие. Но, судя по всему, его романтическая натура постоянно требовала новых впечатлений, и жить в пространстве героического ему нравилось больше, чем в браке. Всего через пять месяцев после свадьбы молодой супруг отправился в Абиссинию, где пробыл полгода. В путешествиях он с восторгом сносил тяжелые лишения, сражался с крокодилами, убивал ягуаров и черпал вдохновение для стихов. Ходили слухи о его романах с туземками. Дома Николай Степанович рассказывал о странствиях, демонстрировал привезенные трофеи и устраивал бои тарантулов.

Ахматова же была равнодушна к экзотике, странствиям и открытиям, предпочитая вдохновляться «реальной жизнью». Даже рассказы супруга она слушала неохотно.

После африканского путешествия мужа Ахматова сбежала в Париж к художнику Амедео Модильяни.

С ним она познакомилась во Франции, во время их с Гумилевым медового месяца, а потом поддерживала переписку. Рисунки Модильяни, где поэтесса изображена обнаженной, позволяют достаточно определенно судить о природе их отношений, правда, бо́льшая часть работ не сохранилась. На Монмартре Ахматова кутила, привлекая общее внимание утонченным обликом и огромной шляпой с белым страусовым пером, которое муж привез из Абиссинии. Модильяни, как и положено парижскому художнику, злоупотреблял алкоголем и наркотиками, и Гумилев называл его «вечно пьяным чудовищем».

С какого-то момента супруги «дали друг другу свободу». У Гумилева, который постоянно кем-то увлекался, в списке возлюбленных значилась добрая половина представительниц богемы Серебряного века: Елизавета Дмитриева, Лариса Рейснер, Ольга Высотская, Татьяна Адамович, Ирина Одоевцева, Нина Берберова. Анна Андреевна недостатка в мужском внимании тоже не испытывала — среди множества ее поклонников самыми заметными были художник Борис Анреп и композитор Артур Лурье. Гумилев лично возил жену на свидания, говоря разве что: «Аня, больше пяти неприлично!»

Однако, несмотря на декларируемый открытый брак, простыми их отношения не были. Супруги регулярно обманывали друг друга, пытались вывести на чистую воду, устраивали провокации и демарши.

Однажды Ахматова подарила мужу сборник стихов его любимого Теофиля Готье, как бы случайно забыв в нем письмо от любовника.

Гумилев же снимал холостяцкую квартиру, где занимался поэзией, учебой и устраивал свидания, тщательно скрывая ее местонахождение от своей (не)благоверной. Как-то раз, придя туда, он принял звонок. Телефонировала Ахматова, которая как ни в чём не бывало завела разговор о каких-то бытовых делах, издевательски давая понять, что конспиративная квартира рассекречена.

Словом, Гумилев был для Анны Андреевны плохим мужем, как и она для него — далеко не образцовой женой. Однако сами супруги считали, что их союз существует в вечности, а мирской суете не стоит придавать слишком большого значения. Они постоянно вели поэтический диалог, в котором Ахматова чаще всего называет мужа «другом, братом». Даже после развода их душевная и интеллектуальная связь не разорвалась.

Самым страшным оскорблением для обоих были не бытовые проступки, а упреки, касающиеся творчества. Гумилев на волне задетого самолюбия строго критиковал молодую Ахматову, которую привечали на «Башне» Вячеслава Иванова в пику ему. В пылу ссоры она однажды бросила: «А стихи я пишу лучше тебя!» И это было, очевидно, страшнее и больнее любых измен.

Видео:Анна Ахматова «Осип Мандельштам. Листки из дневника» - читает СВЕТЛАНА КРЮЧКОВАСкачать

Анна Ахматова и Владимир Шилейко

Он устраивал сцены ревности и запирал жену в доме, а она сбегала в ночь к друзьям-поэтам.

Второй брак Ахматовой, со специалистом по Древней Ассирии Владимиром Шилейко, получился хуже первого. «Я десять лет прожила с хеттскими табличками», — напишет позже поэтесса. Между ней и Николаем Гумилевым, невзирая на сложности семейных отношений, всегда существовала глубокая эмоциональная близость на почве творчества. С Шилейко у Ахматовой такого духовного братства не было.

Их союз возник сразу же после расставания с Гумилевым и больше напоминал попытку сжечь мосты, чем проявление великой любви. Николай Степанович не остался в долгу и моментально женился на Анне Энгельгардт. В воспоминаниях современников она так и осталась «Анной Второй».

«Катастрофа, а не муж», — говорил Гумилев о Шилейко, которого отлично знал, в том числе по совместной работе над переводом «Эпоса о Гильгамеше». Ассириолог Шилейко, до свадьбы державший себя почтительно, оказался мнительным ревнивцем и настоящим абьюзером. Нельзя сказать, что Ахматова не давала поводов, в особенности когда речь шла о Гумилеве и Артуре Лурье. Но Шилейко в отстаивании своих прав не гнушался никакими средствами. Он устраивал скандалы, тиранствовал, закрывал Ахматову на замок, следил за ней и даже, по некоторым свидетельствам, поднимал на жену руку.

По воспоминаниям писательницы и возлюбленной Артура Лурье Ирины Грэм, ревнивый «Шилей» запирал вход в Фонтанный дом на ключ.

Ахматова, которая была тогда «самой худой женщиной в Петербурге», чтобы выбраться на волю, ложилась на землю и «выползала из подворотни как змея».

Снаружи ее, смеясь, поджидали Лурье и Ольга Афанасьевна Глебова-Судейкина. В этот тройственный любовный союз Ахматова и сбежала от Шилейко, на какое-то время поселившись с парой на Фонтанке.

Ко всему прочему, во время развода выяснилось, что второй брак был недействительным юридически. После 1917 года по новому, советскому, закону все церковные союзы приравнивались к гражданским. А Шилейко, обвенчанный с первой супругой, так и не развелся с ней. «Ассирийский брак» Ахматовой оказался целиком построен не то на ошибке, не то на лжи — по-своему закономерный и логичный итог этой истории.

Видео:«Осип Мандельштам». Лекция Леонида ВидгофаСкачать

Александр Блок и Любовь Дмитриевна

Он не хотел консумировать брак из-за метафизических убеждений, а ей приходилось устраивать личную жизнь на стороне.

Александр Блок воспевал в стихах Прекрасную Даму, образ которой восходил к возвышенным канонам средневекового рыцарства и метафизике Вечной Женственности. И всё бы ничего, но этот идеал, воспетый Петраркой и Владимиром Соловьевым, поэт попытался воплотить в собственной супружеской жизни.

С женой, дочерью прославленного химика Менделеева, они расходились в мировоззрении. Любовь Дмитриевна хотя и играла в театре, была человеком куда более практического, трезвого ума и в ответ на вдохновенные поэтические филиппики мужа говорила: «Пожалуйста, без мистики!»

Блок же, вступив в брак, отказывался установить супружеские отношения, полагая, что это бросит тень на его идеал, воплощением которого жене надлежало быть. Так продолжалось на протяжении года. В результате Любови Дмитриевне пришлось соблазнить собственного мужа, «уронив» себя в его глазах.

«Он принялся теоретизировать о том, что нам и не надо физической близости, что это „астартизм“, „темное“ и Бог знает еще что», — писала Любовь Менделеева-Блок.

Александр Александрович был привязан к своей матери и исповедально сообщал той самые интимные детали жизни: «Мама, я провел необычайную ночь с очень красивой женщиной. …После перипетий, очутился в 4 ночи в какой-то гостинице с этой женщиной, а домой вернулся в девятом» [здесь и далее в цитируемых фрагментах авторская пунктуация и орфография сохранена. — Ред.]. Переводчица и писательница Александра Кублицкая-Пиоттух оказывала на сына большое влияние. Именно она увлекла его поэзией Верлена и Бодлера, познакомила с философией Соловьева. И очень зря, как считала Любовь Дмитриевна. «Я должна была вырвать Блока из патологических настроений матери», — отзывалась она о тесной связи мужа и свекрови.

Ко всему прочему, Блок пил — достаточно много даже по меркам творческих кругов, в которых состоял, и где редко какой вечер обходился без вина.

«Мы с отцом шли по Невскому проспекту, нам навстречу двигался неуверенной походкой мужчина с красивым, но опухшим лицом.

— Видишь этого человека? — сказал мне отец. — Запомни: это замечательный русский поэт Александр Блок. Он пьян как свинья».

Из мемуаров Н. Чуковского, сына Корнея Чуковского

Пьянство Блок поэтизировал — строки из «Незнакомки» о поиске истины в вине стали хрестоматийными. Его алкоголизму немного помешал сухой закон в годы Первой мировой, однако после революции поэт оценил бодрящую силу «балтийского чая» — водки с кокаином.

Появление секса через год после свадьбы не принесло гармонии в отношения Блока с супругой. Разрыв между Венерой Уранией и Венерой Пандемос, духовной и плотской любовью, продолжал мучить поэта. Несмотря на такое щепетильное отношение к половой жизни в супружестве, Блок не считал зазорным проводить ночи с другими женщинами. Они-то не были Прекрасными Дамами, а значит, на них запрет не распространялся. В результате каждый крутил романы на стороне. Блок, в частности, имел отношения с актрисами Натальей Волоховой и Любовью Дельмас. Его супруга вступала в связь с поэтом Георгием Чулковым и актером Лавидовским, выступавшим под псевдонимом Дагоберт. От последнего она даже забеременела — Блок, который, как предполагают, не мог иметь детей, принял и признал ребенка, однако новорожденный умер.

Был период, когда Любовь Менделеева поддерживала близкие отношения с Андреем Белым. Он то дружил с Блоком, то вел с ним литературную борьбу. Этот треугольник просуществовал несколько лет. Когда же Любовь Дмитриевна сделала выбор в пользу мужа и дала Белому отставку, тот впал в депрессию и думал о самоубийстве.

Впрочем, и сам он тоже не был идеальным поклонником и изводил девушек, а заодно и себя психологическими играми, из которых победителем не выходил никто. И вновь виной всему стала поэтика Вечной Женственности, которая в какой-то момент оборачивалась крахом.

В книге «Некрополь. Воспоминания» В. Ф. Ходасевич так описывает технику ухаживания Белого:

«…Он чаровал женщин своим обаянием, почти волшебным, являясь им в мистическом ореоле, заранее как бы исключающем всякую мысль о каких либо чувственных домогательствах с его стороны.

Затем он внезапно давал волю этим домогательствам, и если женщина, пораженная неожиданностью, а иногда и оскорбленная, не отвечала ему взаимностью, он приходил в бешенство. Обратно: всякий раз, как ему удавалось добиться желаемого результата, он чувствовал себя оскверненным и запятнанным и тоже приходил в бешенство».

В 1921 году Блок умер после тяжелой болезни — так и закончился их странный союз. Несмотря на то, что обожателей у Любови Дмитриевны было немало, этот брак стал для нее первым и последним.

Видео:НЕКРАСИВАЯ ЛИЛЯ БРИК! ЧЕМ ОНА ТАК ПРИВЛЕКАЛА МУЖЧИН!?Скачать

Иван Бунин и Вера Николаевна

Он невоздержанно ел ветчину и завел юную любовницу, а она делала вид, что всё в порядке.

Первый отечественный лауреат Нобелевской премии по литературе Иван Бунин был человеком невероятно желчным. В «Окаянных днях» он награждает современников ядовитыми эпитетами. Александр Блок — «нестерпимо поэтичный поэт», который «дурачит публику галиматьей», Мариенгоф — «пройдоха и величайший негодяй», Зинаида Гиппиус — «чахоточная» и «необыкновенно противная душонка», Михаил Кузмин — «педераст с полуголым черепом и гробовым лицом, раскрашенным как труп проститутки», Брюсов — «морфинист и садический эротоман». В быту и семейной жизни Бунин тоже не отличался кротостью. Его супруге Вере Николаевне Муромцевой приходилось мириться со скверным характером мужа.

Ирина Одоевцева рассказывает в воспоминаниях, что еще до войны врач порекомендовал Бунину есть на завтрак ветчину. Вера Николаевна подошла к делу ответственно и всегда покупала ее с вечера. Однако супруг просыпался в ночи и шел на кухню. На завтрак ничего не оставалось. Вера стала прятать мясо, но Бунин неизменно находил его и съедал. В конце концов ей удалось обхитрить мужа, но вышло только хуже:

«Бунин разбудил Веру Николаевну среди ночи: „Вера, где ветчина? Чёрт знает, что такое! Полтора часа ищу“, — и Вера Николаевна, вскочив с постели, достала ветчину из укромного места за рамой картины и безропотно отдала ее Бунину» (Ирина Одоевцева).

Ветчина явно занимала в жизни Бунина важное место, а его барский эгоизм не имел границ. Как-то на дне рождения писательницы Нины Берберовой, где собрались русские литературные эмигранты, подали полфунта чайной колбасы. Шел 1945 год, и достать такую снедь было непросто. Берберова накрыла стол, аккуратно положив двенадцать кусков дефицитного лакомства на двенадцать ломтей черного хлеба. Пока именинница разливала чай, Бунин первым проник в столовую, «оглядел бутерброды и, даже не слишком торопясь, съел один за другим все двенадцать кусков колбасы». Остальным приглашенным, не таким расторопным и наглым, достался только пустой хлеб.

Верность тоже не входила в число добродетелей Бунина, но самым вопиющим эпизодом стал роман 56-летнего писателя с юной Галиной Кузнецовой, которая переехала в дом к супругам, на виллу «Бельведер». Новая пассия была младше Ивана Алексеевича в два раза и, по его официальной версии, жила там в качестве секретаря, ученицы и приемной дочери.

Бунин вообще любил гостей. И ненавидел их. С одной стороны, представители творческой интеллигенции, постоянно наведывавшиеся на виллу, развлекали его и позволяли поддерживать статус. С другой — отвлекали от работы. Иногда гости оставались надолго и превращались в приживальщиков. Так при семье писателя много лет состоял молодой литератор Леонид Зуров, которого они опекали. Ходасевич называл всё это «бунинский крепостной театр».

Тем не менее даже в такой массовке скрыть отношения с Кузнецовой было невозможно. Веру происходящее угнетало, но она была вынуждена терпеть любовницу мужа в собственном доме — и в конце концов предпочла считать чувства Бунина к девушке скорее отеческими, чтобы как-то уяснить для себя то, что творилось в их семье.

Каждая из женщин стремилась быть для Ивана Алексеевича хорошей спутницей жизни, все в доме ставили его интересы выше своих, а он был полностью доволен таким положением вещей.

В конце концов Кузнецова, не искавшая простых путей, ушла от Бунина к женщине по имени Марга Степун, которая держала ее в ежовых рукавицах. А Вера Муромцева-Бунина оставалась с мужем до его смерти, терпеливо продолжая исполнять прихоти взбалмошного супруга.

Видео:Анна Ахматова. МужествоСкачать

Марина Цветаева и Сергей Эфрон

Она бурно влюблялась в других, а он хотел вызвать на дуэль ее любовницу.

Марина Цветаева, которая делит с Анной Ахматовой титул королевы русской поэзии, была роковой женщиной в жизни литератора и белогвардейского офицера Сергея Эфрона. «Да, в Вечности — жена, не на бумаге», — писала она в посвящении ему. В жизни бывало по-всякому.

Начались отношения очень романтично. Гостя в Коктебеле у старшего товарища-поэта, Максимилиана Волошина, Марина загадала, что станет женой того, кто принесет ее любимый камень. Сергей Эфрон в день знакомства подарил будущей супруге найденный на пляже сердолик — и мистическим образом попал в цель.

Волошин расхаживал по коктебельскому побережью с посохом, босой, в венке из полыни и полотняном балахоне, словно античное божество.

Вся обстановка поэтического содружества в его доме располагала к возвышенно-мистическим настроениям. Марина и Сергей прониклись чувствами, посвятили друг другу по сборнику стихов и обвенчались.

Поначалу Цветаева писала о молодом муже очень возвышенно:

«Если бы Вы знали, какой это пламенный, великодушный, глубокий юноша! Я постоянно дрожу над ним. За три — или почти три — года совместной жизни — ни одной тени сомнения друг в друге. Наша встреча — чудо… Он — мой самый родной на всю жизнь. Я никогда бы не могла любить кого-нибудь другого».

Но вскоре выяснилось, что подобное экзальтированное отношение к предмету страсти не было уникальным — просто Цветаева так видела мир. Другим своим возлюбленным она писала не менее восторженные письма. Например, Константину Родзевичу, однокурснику мужа, Марина Ивановна посвящала стихи, идеализируя его образ. А «маленький Казанова», как называли его друзья за небольшой, всего 165 сантиметров, рост, просто не упускал шанса за кем-нибудь приударить. Эфрон в письме Волошину признавался, что не мешал бы ее счастью, если бы не знал, что Родзевич уже через неделю бросит Цветаеву, тогда как «при Маринином состоянии это было бы равносильно смерти». По неподтвержденной версии, именно от «маленького Казановы» она родила сына.

Влюблялась Марина Ивановна пылко и страстно, каждый раз с надрывом. Среди ее избранников был Осип Мандельштам — они переписывались и, конечно, посвящали друг другу стихи. Большим ударом для Эфрона стало увлечение жены его братом, Петром. Ко всему прочему, она крутила роман с поэтессой Софией Парнок, хорошо известной в тематически-сапфических кругах. Ей Цветаева подарила откровенный цикл стихов «Подруга», где, конечно, тоже признавалась в чувствах:

Как голову мою сжимали Вы,
Лаская каждый завиток,
Как Вашей брошечки эмалевой
Мне губы холодил цветок.

Даже стихотворение «Под лаской плюшевого пледа…», которое легло в основу песни в фильме «Жестокий романс», на самом деле посвящено Парнок, и речь в нем идет об отношениях между женщинами.

Эфрон говорил (в шутку или всерьез), что вызвал бы Парнок на дуэль, если бы та была мужчиной. Он требовал от Цветаевой разорвать отношения с Софьей, а в период их романа писал сестре с просьбой найти хорошую няню для дочери, потому что Марина «в этом ничего не понимает». (Поэтесса действительно не испытывала особой любви к детям и даже собственными материнскими обязанностями иногда пренебрегала.) Там же Эфрон просит быть снисходительнее к ней, потому что она «совсем больна сейчас».

«Соня меня очень любит, и я ее люблю — и это вечно, и от нее я не могу уйти», — писала Цветаева.

Вскоре они с Парнок поссорились и расстались. В дальнейшем Цветаева оценивала этот роман как ошибку.

До самого конца супруги обращались друг к другу на «вы». Очевидно, Эфрону и Цветаевой это казалось отражением возвышенной, надчеловеческой сущности их брака. Важна была легенда, слагаемая ими обоими, миф, который больше отдельной жизни («Ибо чара — старше опыта. Ибо сказка — старше были»).

Видео:Роман Либеров. «Эмоциональная биография Осипа Мандельштама», 23 июля 2016 г.Скачать

Лев Толстой и Софья Андреевна

Он жил по-толстовски, а она стреляла в портрет его редактора.

Лев Толстой к поэтической богеме Серебряного века не принадлежал и жил в своем уникальном стиле, названном в его честь. Однако в череде мужей-тиранов от литературы той эпохи писатель, проповедовавший любовь, занимает почетное место.

С Софьей Андреевной они поженились, когда та была еще совсем юной девушкой, а Толстой — взрослым мужчиной. За годы брака супруга родила ему тринадцать детей, не забывая при этом управлять делами Ясной Поляны и семейными финансами, аккуратно переписывать его рукописи и относительно терпеливо выносить причуды мужа вроде апокрифического сюжета «барин, пахать подано». Но тот всё равно сомневался в ее преданности: «Во сне видел, что жена меня любит. Ничего похожего наяву. И это-то губит мою жизнь».

О браке он вообще высказывался критически и весьма обидно для супруги:

«Романы кончаются тем, что герой и героиня женились. Надо начинать с этого, а кончать тем, что они разженились, т. е. освободились. А то описывать жизнь людей так, чтобы обрывать описание на женитьбе, это всё равно, что, описывая путешествие человека, оборвать описание на том месте, где путешественник попал к разбойникам».

Дневник Толстого, запись от 30 августа 1894 года

Лев Николаевич всегда находился в сложных отношениях с собственной чувственностью, постоянно с ней боролся, но та всё равно сводила его с ума: «Сладострастье мне не дает покоя».

Половую близость автор «Воскресения» считал нечистой, греховной, однако с женой делил постель исправно, не переставая при этом страдать.

Когда после шестых родов врачи порекомендовали Софье воздержаться от дальнейших беременностей, Толстой возмутился тем, что она «бережет себя», отказываясь от роли матери. После этого их и без того многочисленное семейство пополнялось не раз.

Все переживания Толстой, который внимательно относился к собственной духовной жизни, обильно фиксировал в дневнике. Еще перед свадьбой он дал невесте почитать свои записи — в том числе те, где рассказывал об искушениях плоти, похоти и любовных похождениях. Шокированная девушка даже думала разорвать помолвку, сомневаясь, что сможет стать его женой. Впоследствии дневник продолжал играть важную роль в их жизни. Толстой прятал записи, но Софья Андреевна находила их и читала. Порой отчаявшийся супруг, который не мог перестать изливать на страницы всю подноготную, через дневник же и обращался к жене, зная, что та всё равно прочтет:

«Соня без меня читала этот дневник, и ее очень огорчило то, что из него могут потом заключить о том, что она была нехорошей женой. Я старался успокоить ее — вся жизнь наша и мое последнее отношение к ней покажет, какой она была женой. Если она опять заглянет в этот дневник, пускай сделает с ним, что хочет».

4 февраля 1897 года

В последние годы у Софьи Андреевны стали сдавать нервы. Иного жизненного сценария, кроме как связанного с мужем, у нее не было. Но Толстой «со своим народом» сделался ей «гадок». Привлеченные его учением, в имение шли ходоки и прихлебатели, которых нужно было привечать.

Сподвижнику, издателю и редактору Владимиру Черткову Толстой тайно завещал права на свое литературное наследие. Софья Андреевна не смогла предотвратить этого, несмотря на все ухищрения. Однажды она даже пряталась в канаве с биноклем, следя за домом Чертковых, куда собирался тайно приехать муж. По ее мнению, всё должно было принадлежать семье, а Толстой и его соратник полагали, что человечеству.

Однажды Софья Андреевна выстрелила в портрет ненавистного редактора из детского пистолетика, а потом разорвала изображение толстовского ученика в клочки.

Драма не утихала, даже когда оба были уже в годах, и продлилась до самой смерти писателя. Толстой принимал позу мудрого, но страдающего мужа Ксантиппы и только диву давался, почему его жена так сварлива. Он всё больше проникался идеями нестяжательства. Софья Андреевна переживала из-за того, что ее вклад в семью и имение остается неоцененным, устраивала скандалы и пыталась следить за тем, чтобы муж не выкинул еще что-нибудь эдакое.

Не в силах больше выносить тотальный контроль, 82-летний Толстой вообще покинул Ясную Поляну, причем в разработке плана бегства участвовали дети, которые были на стороне отца. Софью Андреевну так шокировало это известие, что она чуть не утопилась. В пути Лев Толстой тяжело заболел, сошел с поезда и слег на станции Астапово. Какое-то время жену не пускали к умирающему. Происходящее снимали на камеру, так что до нас дошли душераздирающие кадры хроники: Софья Андреевна пытается заглянуть в окно домика, где лежит ее супруг.

Видео:О. Мандельштам (1891-1938). Стихотворения. Читают М. Козаков и С. Юрский. М40-47723. 1987Скачать

Любовные треугольники Серебряного века

Блок и Мережковский с женами, Брюсов и Белый с любовницами, Ахматова и Гиппиус с любовниками, а также Михаил Кузмин: главные маршруты свободной любви начала XX века

Видео:Неприглядная правда про позднюю любовь Анны Ахматовой и Владимира ГаршинаСкачать

Мережковский — Гиппиус — Философов

Союз Дмитрия Мережковского и Зинаиды Гиппиус, одних из первых основателей и теоретиков русского символизма, с самого начала был больше, чем просто семья. Поженившись еще в 1889 году, литераторы стремились расширить привычные рамки межличностных отношений.

По мнению Мережковского, в основе общества будущего должна быть новая форма семейных отношений, а именно некий вариант «тройственного устройства мира» — так называемого Царства Третьего Завета, которое должно вскоре прийти на смену христианству Новая церковь, или церковь Святого Духа, рождала «новое религиозное сознание», стремившееся к воплощению идей Третьего Завета и грядущей богочеловеческой теократии (соединение христианской и языческой святости для достижения последней вселенской религии). Не отрицая существования православной церкви, новая церковь заботилась, по словам Зинаиды Гиппиус, об устранении конфликта между русской интеллигенцией и русским православием путем «охристианения земной плоти мира», то есть должна была устранить «бездну» между духом и плотью, освятить плоть и тем самым просветлить ее, упразднив христианский аскетизм, вынуждающий человека жить в сознании своей греховности, сблизить религию и искусство. . На житейском же уровне супруги рассчитывали создать своего рода интеллектуальную мини-коммуну, где сочетались бы интимная связь ее участников и близость их мировоззрений.

Этот окрашенный в декадентские тона религиозно-философский взгляд на мироустройство вкупе с откровенным вызовом обществу был, однако, результатом не только философских практик супругов, но и их индивидуаль­ных пристрастий. Хотя Мережковский казался многим асексуальным, его интересовали женщины (а может быть, и мужчины), но собственная жена не была для него физически привлекательной. У Гиппиус же с первых лет их брака возникали отношения как с мужчинами, так и (реже) с женщинами, но главным объектом ее страсти оказывались гомосексуальные мужчины — поскольку были недостижимы. Так что знакомство с критиком, редактором литературного отдела журнала «Мир искусства» Дмитрием Философовым, воспринимавшим свою гомосексуальность как большую «трагедию пола», вполне удовлетворяло вкусам Мережковских.

В Великий четверг, 29 марта 1901 года, ночью в доме Мурузи, где жили Мереж­ковские, (Литейный просп., 24) Философов, Гиппиус и Мережковский совер­шили своеобразный венчальный обряд: читали молитвы перед образами, пили вино из одной церковной чаши, вкушали хлеб, пропитанный вином, как кровью Господней, трижды менялись нательными крестами, целовали друг друга крестообразно, читали Евангелие. И так три раза. Почти ежегодно (более 16 лет) этот обряд повторялся его участниками.

В 1920 году после отъезда в эмиграцию жизненные пути Мережковских и Философова разошлись. В каком-то роде его место занял секретарь Гиппиус, Владимир Злобин.

Видео:Открытый урок с Дмитрием Быковым. Урок 8. Чапаев, Фурманов и пустотаСкачать

Белый — Петровская — Брюсов

Роман молодого поэта-символиста Андрея Белого и поэтессы Нины Петров­ской, начинавшийся в 1904 году совсем невинно, как взаимная тяга друг к другу двух влюбленных, быстро встроился в эстетику Серебряного века. Любовь Петровской превратилась в исступленное мистическое поклонение Белому, отчего молодой и еще не слишком искушенный поэт бежал, «чтобы ее слишком земная любовь не пятнала его чистых риз». Новым объектом его страсти стала жена Блока, Любовь Дмитриевна Менделеева.

Нина Петровская © Российская государственная библиотека

Желая вернуть себе возлюбленного, Петровская заключила предложенный Брюсовым союз, также пере­росший в страстную любовь (он при этом был женат). Тянувшийся ко всему демоническому (в противопо­ложность соловьевцу Белому), Брюсов внимательно наблюдал за любовным томлением Петровской, поддерживая в ней страсть к Белому. Под руковод­ством своего нового любовника, внушавшего Петровской уверенность в ее ведовских способностях, поэтесса увлеклась оккультными практиками, которые были призваны вернуть ей расположенность Белого.

Результат этих экспериментов оказывался неутешительным, и, доведенная до крайнего отчаяния, Петровская однажды предприняла попытку убийства Белого. Подробности покушения, как и все обстоятельства этой истории, передал Владислав Ходасевич:

«Весной 1905 года в малой аудитории Политехнического музея Белый читал лекцию. В антракте Нина Петровская подошла к нему и выстрелила из браунинга в упор. Револьвер дал осечку…»

Оружие было подарком Брюсова; через восемь лет его новая возлюбленная, юная поэтесса Надежда Львова, застрелится именно из этого револьвера.

Установка на жизнетворчество (создание собственной жизни как художе­ственного произведения — одна из основ культуры Серебряного века) полностью захватила участников этого треугольника. Всю коллизию Брюсов детально опишет в романе «Огненный ангел» (1907–1908), где под именем графа Генриха будет скрываться Андрей Белый, Ренаты — Нина Петровская, а под именем Рупрехта — он сам. Дописав свой роман, Брюсов также начнет отдаляться от Нины, доведенной приступами истерик, алкоголем и морфием до крайнего истощения. В 1911 году он под предлогом лечения выдворит Петровскую из России. За границей поэтесса будет вести нищенское существование. Однако еще в России Петровская привила Брюсову привычку к морфию, перешедшую с течением лет в героиновую зависимость — она стала одной из причин смерти поэта в октябре 1924 года. Нина пережила Брюсова на четыре года, Белый пережил ее на шесть лет.

Видео:Причины любовного треугольникаСкачать

Блок — Менделеева — Белый

Еще одна философская система, популярная в Серебряном веке, стала причиной самого, наверное, знамени­того любовного треугольника тех лет. Свою женитьбу на дочери известного химика, Любови Менделеевой, Александр Блок, свято веривший в идеи Владимира Соловьева о Мировой душе и Вечной женственности, воспринял исключительно мистически. В его сознании 17 августа 1903 года состоялась священная мистерия, после которой, по ожиданиям младосимволистов, должен был наступить новый теократический период в мировом развитии. Шафер невесты поэт Сергей Соловьев (племянник Владимира Соловьева и троюродный брат Блока) и заочно знакомый с Блоком Андрей Белый также в один голос подтвердили факт сакрального союза.

Безусловно, подобный союз с «Женой, облеченной в Солнце» мог носить только платонический характер. За плотскими утешениями Блок ездил в увеселительные заведения Петербурга, а Любови Дмитриевне посвящал стихи, полные восхищения: еще в период их знакомства вышел первый сборник Блока «Стихи о Прекрасной Даме». Хотя никакого мирового переворота за свадьбой не последовало, эфемерный статус супругов сохранялся и приводил Любовь Дмитриевну поначалу в негодование, а затем и в отчаяние (что впоследствии она подробно описала в книге «И быль, и небылицы о Блоке и о себе»).

В 1905 году Менделеева получила записку с объяснениями в любви от Андрея Белого, ближайшего поэтического единомышленника мужа. Белый также признавал в Менделеевой мистическое воплощение Софии, но, в отличие от Блока, проникся к ней бурной человеческой страстью. Любовь Дмитриевна колебалась. Весь 1906 год ситуация была накалена до предела: Менделеева периодически уезжала к Белому, Блок впадал в сильнейшую депрессию (во время которой была написана драма «Балаганчик»). Отношения между поэтами разладились (многие современники утверждали, что существовала даже опасность дуэли); Белый, терзаясь угрызениями совести и разрываясь между братской и плотской любовью, угрожал покончить с собой, посылал Менделеевой, Блоку и матери Блока «ливни писем», морил себя голодом и неделями бродил по своей квартире, не снимая черную дамскую маску. Он воображал, что в этом наряде и с кинжалом в руке предстанет перед Любовью Дмитриевной (отзвуки этих настроений отразились в его романе «Петербург» в сценах с младшим Аблеуховым на балу).

Однако к концу 1907 года все завершилось: Любовь Дмитриевна вернулась к мужу, а отношения между поэтами были возобновлены. Но мир в чете Блоков так и не будет восстановлен полностью: вскоре у поэта начнется серьезный роман с актрисой Натальей Волоховой, и Менделеева также найдет себе новых любовников, от одного из которых забеременеет. Тем не менее этот странный брак оказался единственным в жизни поэта и его супруги и продержался 18 лет, вплоть до самой кончины Блока.

Видео:Шальные браки советских звезд. Актерские драмыСкачать

Вяч. Иванов — Зиновьева-Аннибал — Сабашникова

Один из главных властителей умов Серебряного века Вячеслав Иванов почти 10 лет прожил в довольно счастливом браке с писательницей и представи­тельницей старинного дворянского рода (восходящего по женской линии к пред­ку Пушкина — Ганнибалу) Лидией Зиновьевой-Аннибал. Однако затем на «Башне» появилась еще одна женщина — молодая художница и ученица философа-оккультиста Рудольфа Штейнера Маргарита Сабашникова. Она также была замужем: ее ничего не подозревавший муж, художник и поэт Максимилиан Волошин, сам познакомил с четой Ивановых, и Сабашникова долго разрывалась между двумя мужчинами.

Зиновьева-Аннибал, одна из прогрессивных представительниц 1900-х годов, держа в уме идеи «новой церкви» и опыт Мережковских и Философова, по всей видимости, не желала терять мужа, поэтому решилась на смелую модифика­цию тройственного союза. Аннибал первая объявила Сабашниковой, что она и Иванов, будучи супругами, являются, по сути дела, единым существом и лю­бят ее и нуждаются в ней одинаково. Сабашникова готова была уже уйти от мужа, однако проговорилась о своих намерениях родным. Представители старинного и уважаемого рода пришли в негодование и запретили Маргарите поддерживать отношения с четой Ивановых.

В изоляции от Ивановых Сабашникова провела несколько месяцев, а когда ей все же удалось приехать к ним, то она обнаружила, что место сакральной возлюбленной уже занято дочерью Зиновьевой-Аннибал — Верой Шварсалон. Сабашникова покинула Волошина, с которым у нее начались духовные разногласия, и отправилась за границу к своему наставнику Штейнеру.

Зиновьева-Аннибал вскоре после встречи с Сабашниковой умерла от скарлати­ны, а через несколько лет Вячеслав Иванов (после скандала) официально закрепил свои отношения со Шварсалон. По словам поэта, покойная жена явилась ему во сне и благословила этот союз. Таким образом, эстетика Серебряного века перешагнула границы не только общественной морали, но даже жизни и смерти.

Видео:Валерий Бондаренко Анна Ахматова Лекция, Поэты и Музы Серебряного Века, Литература, ПоэзияСкачать

Ахматова — Глебова-Судейкина — Лурье

В 1919 году Анна Ахматова, разводясь со вторым мужем, востоковедом Вла­димиром Шилейко, переехала на Фон­тан­­ку, 18, в квартиру своей ближайшей подруги — актрисы и активной участ­ницы артистической богемы Серебря­ного века Ольги Глебовой-Судейки­ной, жившей с композитором-эксперимен­татором Артуром Лурье. Любовные отношения между Ахматовой и Лурье начинались и ранее, но утихли с на­ступлением Первой мировой войны. Переезд Ахматовой позволил старым чувствам разгореться с новой силой, и они стали жить втроем с Судейкиной. Филолог Александр Жолковский (имеющий репутацию ниспровергателя Ахматовой) полагает, что мужчина не был главным в этом любовном тройственном союзе.

Впоследствии Судейкина станет главной героиней «Поэмы без героя», а отсылки к Лурье в стихотворениях Ахматовой часто будут соседствовать с образом царя Давида, царя-музыканта. В 1922 году Ахматова начинает писать одно из своих наиболее ярких стихотворений — «Мелхола» (завершено к 1961 году), где описана встреча Мелхолы с Давидом и страсть, ревность, негодование, с которым она не может справиться.

В 1922 году Лурье выехал в командировку в Берлин, оттуда отправился в Париж и больше не вернулся в Советский Союз. По словам Павла Лукницкого, конфидента Ахматовой, Лурье умолял ее ехать за ним (на руках у нее было 17 писем с этой просьбой), он просил приехать и Судейкину. В 1924 году Судейкина все же эмигрировала, но прежние отношения с Лурье не удалось восстановить. Ахматова осталась в Союзе, где вскоре вступила во вполне себе обыкновенный брак (хотя и официально не зарегистрированный) с искусствоведом Николаем Пуниным.

Видео:Осип Мандельштам. КалошаСкачать

Кузмин — Князев — Глебова-Судейкина

Еще один любовный треугольник, в котором Глебова-Судейкина сыграла роковую роль, появился почти на десять лет раньше, в 1913 году. Глебову-Судейкину и поэта Михаила Кузмина давно уже связывали отношения соперничества — за мужа актрисы, художника Сергея Судейкина, испытывавшего равные чувства к ним обоим. В сентябре 1912 года Кузмин провел несколько недель в Риге у молодого поэта и юнкера Всеволода Князева. Вскоре в эти отношения (справедливости ради надо сказать, угасавшие) вмешалась Глебова-Судейкина, соблазнившая Князева, а затем бросившая безнадежно влюбленного. Череда любовных катастроф оказалась слишком губительной для впечатлительного 18‑летнего юноши, и в марте 1913 года он застрелился. Образ «гусарского мальчика с простреленным виском» будет часто появляться в произве­дениях Кузмина, а Ахматова положит эту любовную драму в основу сюжета своей «Поэмы без героя».

Видео:Надежда Бабкина и Борис Моисеев - "Любовный треугольник" (1989)Скачать

Кузмин — Юркун — Арбенина-Гильдебрандт

В том же 1913 году Кузмин знакомится с молодым литератором Иосифом Юркунасом (псевдоним Юрий Юркун придуман Кузминым), приехавшим из Вильно в Петербург. Его имя начинает ежедневно встречаться в дневниках поэта, а вскоре Кузмин и Юркун образуют один из самых долгих любовных союзов Серебряного века: их взаимоотношения продлятся вплоть до смерти Кузмина в 1936 году. Под 1921 год на новогоднем карнавале Юркун отбил у Николая Гумилева его пассию — актрису Александринского театра Ольгу Гильдебрандт-Арбенину. События этого вечера, а также последующая история взаимоотношений Кузмина и Юркуна стали основой для лирического сюжета последней книги стихов Кузмина «Форель разбивает лед» (1925–1928). Трое образовали негласный союз: Арбенина, чрезвычайно ценя Кузмина, стала ближайшей участницей его круга и фактической женой Юркуна (официально они расписаны никогда не были), Юркун же продолжал жить с ними обоими. После смерти Кузмина адвокат Оскар Грузенберг выиграл дело о признании Юркуна незаконнорожденным сыном поэта и, соответственно, его наследником.

В 1938 году Юркуна обвинили в участии в право-троцкистской террористической организации (начало «ленинградского писательского дела», по которому также арестовали и казнили Бенедикта Лившица, Вильгельма Зоргенфрея, Валентина Стенича и других), осенью его расстреляли. Одной из версий ареста является присутствие имени Юркуна в дневниках Кузмина, которые в 1930-х годах оказались в распоряжении НКВД (содержание дневников подпадало под введенную Сталиным статью о мужеложстве). Арбенина, оставшись одна, прожила остаток жизни в страхе, в приступе которого однажды изрезала большинство фотографий Юркуна, сделанных Кузминым: чтобы ввести в заблуждение сотрудников Лубянки, она отрезала на фотографиях голову своего возлюбленного, оставив себе тело.

Видео:Как пережить измену супруга | Поргина, Лужина, НенашеваСкачать

Рубинчик О. Е.: Осип Мандельштам и Анна Ахматова глазами Сергея Рудакова

Анна Ахматова: эпоха, судьба, творчество:
Крымский Ахматовский научный сборник. —
Вып. 10. — Симферополь, 2012. — С. 186–198.

Осип Мандельштам и Анна Ахматова
глазами Сергея Рудакова 1

Сергей Борисович Рудаков (1909 — 1944) не был художником, он был, как охарактеризовал его Юрий Тынянов, «талантливым литературоведом-текстологом»2, которому сталинская эпоха не дала состояться. Писал стихи, считал их достойными стоять в одном ряду со стихами Осипа Мандельштама, Бориса Пастернака, Анны Ахматовой. С марта 1935 по июль 1936 г. находился в ссылке в Воронеже, где близко общался с семьей Мандельштамов. Рудаков имел возможность выбрать место ссылки — и выбрал Воронеж, чтобы встретиться с Мандельштамом и получить возможность работать над его наследием. Рудаков работал с Мандельштамом над комментарием к его стихам, считая себя едва ли не соавтором «Воронежских тетрадей»3.

Обстоятельства заставили честолюбивого литератора освоить специальность чертежника или проектировщика, и это давало ему кусок хлеба в Воронеже. Художественного образования у Рудакова не было, но некоторый художественный опыт был. Согласно поздним словам Надежды Мандельштам, в Воронеже он «рисовал тушью силуэты, не хуже пропойц, промышлявших этим на бульварах, и с гордостью демонстрировал нам свои шедевры»4. Ср. письмо Рудакова к жене Лине Финкельштейн от 22 января 1936 г.: «…они оба дико хвалили мои профили — силуэты и даже робко молвили о «пересмотре» точки зрения на мои пейзажи. Все это мне тем интересно, что он дается рисоваться. Знаешь ли ты альбом писателей (профилей) работы Кругликовой. М говорят, что у меня лучше. Вот сделаю своего Оську как следует»5.

Из письма Рудакова к жене от 28 января 1936 г. можно предположить, что он выполнил силуэты четы Мандельштамов или, по крайней мере, Осипа Эмильевича: «…Сегодня Оськи мне устроили скандал из-за профилей. Им они в первые показы нравились. А сегодня, по О , -«нет разговора линий», по Н — «нет лепки черепа и центра»(!?)»6.

Силуэты четы Мандельштамов работы Рудакова на сегодняшний день, по-видимому, не разысканы. Известен, однако, обладающий живой выразительностью и очевидным сходством карандашный портрет Мандельштама, выполненный Рудаковым 24 апреля 1935 г. (дата проставлена Рудаковым на рисунке). Портрет имеет тем большую ценность, что прижизненная иконография Мандельштама, в отличие от ахматовской, невелика. Этот портрет хранится в коллекции Николая Харджиева, впервые опубликован в 2001 г. Т. Лангераком7.

С. Б. Рудаков. Профиль О. Э. Мандельштама.
Воронеж, 24 апреля 1935 года
РГАЛИ

Жене Рудаков, по-видимому, об этом портрете не сообщил. Во фрагменте письма от 24 апреля сообщается: «Сегодня был на семейном обеде у Мандельштамов — обед из телятины с изумительной картошкой и бутылкой столового вина. Первый тост О Э — «за наших жен»8.

«Семейный обед», праздник в нищей воронежской жизни, был, очевидно, связан с недавним — 22 апреля — приездом из Москвы после почти месячного отсутствия Надежды Яковлевны и ее знакомством с Рудаковым. Возможно, рисунок был сделан именно в это время и отразил умиротворенное состояние поэта.

Комментарием к рисунку могут послужить и более ранние слова Рудакова — из письма от 4 апреля 1935 г.: «Надо всем, со всем, несмотря на все — гениальный поэт И не на эстраде, не в артистической. Важно в этом только одно. Каждый человек в известном смысле настоящим бывает не 24 часа в сутки, и вот такая близость дает видеть эти настоящие минуты, уловить которые у другого не хватило бы охоты. Ему 43 года, выглядит гораздо старше (и старее), но, когда спокоен, — это тот Мандельштам, который нарисован в «Аполлоне» 21-го года и с хохолком…»9. Надо отметить, что в 1921 г. «Аполлон» уже не выходил, а опубликованный в 1916 г. в «Аполлоне» портрет Мандельштама работы Петра Митурича не похож ни на это описание (хохолка нет), ни на рисунок самого Рудакова. Скорее, в рисунке Рудакова можно уловить сходство с портретом Анны Зельмановой (1913? 1914?): тут и хохолок, и опущенные вниз, таинственно-затемненные глаза. При этом разница тоже весьма ощутима, и не только из-за иного возраста модели: портрет Зельмановой — артистически-красивый, очень «декадентский», это модерн, а в портрете Рудакова — естественность и простота.

А. М. Зельманова.
Портрет О. Мандельштама. 1913 (1914?)

Известно 3 выполненных тушью силуэта Ахматовой работы Рудакова.

Начну с предыстории. В 1935 г. Мандельштамы ждали приезда Ахматовой. С ними ждал и Рудаков. Он видел Ахматову прежде, был поклонником ее таланта и еще более — таланта Николая Гумилева. Он надеялся сблизиться с Ахматовой и получить возможность работать с гумилевским архивом. Ахматова приехала только 5 февраля 1936 г. В этот день Рудаков писал жене: «Линуся, основное событие дня — приезд Анны Андреевны. Анна Андреевна — в старом, старом пальто и сама старая. Вид кошмарный. Она снимает шляпу и преображается. Это то, о чем я говорил тебе на пушкинодомской встрече. Когда она оживлена, лицо прекрасно и лишено возраста. Чудные волосы. Очень похудела, что дает стройность (?). Пока не привык — минуты потускнения, просто страшные, почти безобразные»10.

Общение Рудакова с Ахматовой продолжалось все дни ее пребывания в Воронеже. Из письма от 6 февраля: «Уже нет ни тени натянутости. Мы с Анной Андреевной просматривали куски моей текстологии. Она вроде Оксмана в смысле авторитета. Она, кажется, не ждала увидеть то, что нашла. Лика, как она изумительно красива. Ты можешь себе представить, что идешь под руку с Гумилевым? Вот то, что, ты представишь, я испытывал…»11

7 февраля: «Здесь начинается Оськино благородство. Он рассказал Анне Андреевне о моих стихах — и они организованно стали устраивать мое чтение. Заставили читать еще больничные — Лика (о, человеческое, женское уменье!) — Анна Андреевна смотрела в упор мне в глаза — к последней строфе (нет, не просто, а как у Сумарокова, как у меня) — опустила ресницы. Это иллюстрация, оценка — словами не рассказуемая. Анна Андреевна: «Удивительная работа над словом, полнота, которая создает, может быть, излишнее затруднение — вещи кажутся длиннее, чем есть, огромнее» Вечер — чтенье Данта, разговоры. Шуток много. Вместе они очень веселые»12. Этой датой помечен силуэт Ахматовой — по-видимому, первый или, по крайней мере, первый из известных на сегодняшний день. Он находится в коллекции Харджиева и опубликован П. Нерлером в 2007 г. 13

— спокойствие, медальная неподвижность, «космос», в обрисовке волос — движение, тревога, «хаос». Это соединение «космоса» и «хаоса» соотносимо с ахматовской поэзией, классически ясной лишь по своей форме, но не по своей сути.

8 февраля Рудаков писал: «…Анна Андреевна уже собирается ехать. Это вчера дало трещинку в спокойствии. Сегодня хуже — все переволнованы. Чудно, что в воззрениях на Оську мы с нею согласны. Она страшная умница. Сегодня мы с нею готовили щи — вышло очень вкусно. Жаль, если не удастся большой профиль сделать. Может быть, завтра. Сегодня секретный вариант»14. «Секретный вариант» остался неизвестен, а «большой профиль», судя по дальнейшим письмам, осуществлен не был.

9 февраля: «»Довольно мне пред гордою полячкой унижаться» — Китуся, кажется, в «Борисе» говорится так. А вот мои стихи:

Чучела лисья — детский кошмар,
Пыльного меха желтый пожар —
Месть обещаешь стеклянным глазком
Ты за диваном крадешься ползком.
Прячась украдкой по голым кустам
Тьмою метельной мерещишься нам —
Белая совесть, заповедь лжи
Людям о нашей судьбе расскажи.
9. II. 36. Воронеж.

можно ли на 30-м году работы включить на равных себе правах новое явление? Трудно. И тут публикой, народом, а не ценящими мастерами — быть они не способны. В этом роде, только логично, — в разговоре сказал это. Они пообалдели. Это о пушкинском стихе. А мое сегодняшнее — как демонстрация силы, оно, собственно, независимо от всего сказанного. Оно само о себе. О лисе — реальные комментарии у Ирины (вообще в семье). Не путать с Лисенком, с тем, что мама и ты меня зовете «Лис»»15.

«Реальные комментарии» остались неизвестны. Но стоит отметить, что «лисья» тема поднимается Рудаковым не раз. Задолго до того, 29 мая 1935 г., он сообщал жене о Мандельштаме: «Я чего-то вспомнил о лисенятах, а он говорит: «В Москве у писателя Свена есть лисица, дома, привязанная, она моя тезка… ее тоже зовут… ОСЯ». Лика, по-моему, это очень хорошо»16. Метафорически говоря, сам Рудаков жаждал стать хозяином привязанной лисицы — руководить творчеством Мандельштама. Вот что он писал 8 июня 1935 г., используя другие «животные» метафоры: «М сейчас опытный кролик или собака Павлова. Надо уметь быть академиком»17. Рудаков мыслил и категориями пострашнее. О. А. Лекманов отмечает, что в письме от 25 октября 1935 г. Рудаков представляет себя чучельником: «Сейчас занимался «шуточными» — скоро допотрошу психа»18. Так что тема обращенного к Ахматовой стихотворения подкрепляется и поясняется близкой темой, связанной с Мандельштамом. Заставить поверить в себя как в равного поэта и равную личность и даже как в «хозяина» великих поэтов — вот амбиции Рудакова.

Стихи были написаны 9 февраля — и тут же, при Мандельштаме, прочитаны Ахматовой. «Гордая полячка» из пушкинского «Бориса Годунова» должна была узнать себя в лисьем профиле пыльного чучела — так Рудаков отомстил ей за первоначальное разочарование: приехала в старом пальто «и сама старая». Адресат в стихах прямо не назван, но Ахматова наверняка поняла, что это она: «Белая совесть, заповедь лжи / Людям о нашей судьбе расскажи».

И ассоциация с лисой возникла не на пустом месте. Сравним воспоминание Татьяны Русановой о встрече с Ахматовой в поезде Москва-Воронеж: «Она была одета в зимнее пальто бледно-песочного цвета с мелкой темной пестринкой. Небольшой воротничок коричневого меха оттенял матовую бледность лица. Меховые манжеты почти скрывали кисти рук. Свободного покроя; со спущенными плечами, пальто расширялось книзу, напоминая колокол. Оно не было модным. Такой фасон носили в конце двадцатых годов…»19 Цвет пальто, меховая отделка, устарелость фасона могли послужить Рудакову толчком для возникновения образа лисьего чучела.

В мемуарах Русановой есть и еще один момент, который, по-видимому, может стать пояснением к стихотворению Рудакова. Ахматова, узнанная своими случайными попутчиками, не захотела никакого общения с ними: «Быстро сняв пальто, она сразу же забралась на верхнюю полку мужчины стали предлагать ей нижнее место. Но она решительно, непререкаемо отказалась и сразу оборвала начавшийся было разговор. Спряталась там наверху и затихла, как большая, нахохлившаяся, настороженная птица. Я тогда не знала, что Ахматова едет к Осипу Мандельштаму, к опальному поэту, сосланному в Воронеж. В те годы это было небезопасно, и может быть, ей вовсе не хотелось быть узнанной»20. Не это ли состояние Ахматовой схвачено Рудаковым («крадешься», «Прячась украдкой»)?

Рудаков мог вспомнить также прячущихся лисиц из стихотворения Гумилева «Колокол»:

И от ужаса и боли
В норы прятались лисицы…21

То, что у Рудакова героиня предстает в виде лисьего чучела, не означает разочарования в Ахматовой. Как и письма, стихи лишь показывают внутреннюю искореженность Рудакова, мучительные внутренние противоречия. Так что нет ничего неожиданного в том, что 10 февраля он пишет: «С А А много говорили о работе. Доверие беспредельное — только время и Ленинград, и все задуманное будет сделано. Мы друг друга с полуслова понимаем, будто я с ними в Цехе поэтов был, или она с Гришкой у меня семинарий по Гумилеву проходила. Лина, познанный Оська, все с ним связанное — это очень много, но спокойная, вечная гениальность Ахматовой мне дала столько, сколько мог я сам придумать. о любви так можно говорить с любимой, как мы о поэзии»22.

11 февраля: «…уехала Анна Андреевна. Киса, всякие поклонения великим — вещь и глупая, и безвкусная. Об Ахматовой — известно, что это адресат целого культа. И что же? Шесть дней знакомства сделали так много. Кит, я сделал покражное преступление. Взяв у сестры Толмачева «Anno Domini» — дал А А , а она сделала мне надпись: «Сергею Борисовичу / Рудакову / на память / о моих Воронежских / днях / Ахматова / 11 февр. 1936. / Вокзал» Законченного профиля так и не сделал (вот это вина Надьки)»23.

же отличаются друг от друга: один целиком закрашен тушью, на другом прорисованы волосы и намечен ворот платья. Обе работы кажутся законченными, однако из письма от 11 февраля следует, что Рудаков их таковыми не считал и не был доволен результатом. Но как бы то ни было, они имеют сходство с «бурбонским профилем» — может быть, излишне подчеркнутое. Из сложного комплекса своих представлений об Ахматовой Рудаков, видимо, стремился отразить в них прежде всего «спокойную, вечную гениальность». Силуэты хранятся в Музее Анны Ахматовой в Фонтанном Доме. Впервые были опубликованы в 2005 г. альбоме «В ста зеркалах. Анна Ахматова в портретах современников»24.

Воронеж, 11 февраля 1936
Музей Анны Ахматовой в Фонтанном Доме

Ахматова, скорее всего, не узнала о существовании ни одного из силуэтов. Рудаков не привел в письмах ее оценку, а она никогда не упоминала эти изображения в списках своих портретов.

Если силуэты Рудакова вполне встраиваются в ряд ахматовских изображений, то адресованное ей стихотворение из ряда стихотворных портретов откровенно выламывается. Ахматова не забыла о нем, она приняла вызов: некоторые элементы этого портрета были включены ею в автопортрет. Эхо строк Рудакова можно услышать в первых двух строках стихотворения «Вместо посвящения» (1963) из цикла «Полночные стихи»: «По волнам блуждаю и прячусь в лесу, / Мерещусь на чистой эмали…» Ср.: «Прячась украдкой по голым кустам / Тьмою метельной мерещишься нам…» Даже лиса из стихотворения Рудакова нашла здесь отзвук: «в лесу»25. Замечу, что перекличка с Рудаковым никак не отменяет другого адресата (или адресатов) стихотворения и цикла.

«зеркала» — и новые отражения находили отклик в ее творчестве. Характерна была для нее и форма, обозначенная Р. Д. Тименчиком как «отсроченный ответ»26. «Поздний ответ» назвала этот жанр сама Ахматова в стихотворении, посвященном Марине Цветаевой (1940, 1961). В нем также слышится эхо Рудакова: и в построении стихотворения как перечисления действий, и в характере этих действий. Ср. также ахматовское «Что ты прячешься в черных кустах?» с рудаковским: «Прячась украдкой по голым кустам»; образ полночной тьмы и «Вьюги, наш заметающей след» со строкой «Тьмою метельной мерещишься нам». Возможно, у Рудакова метельная тьма — из Цветаевой, которую он высоко ценил, а именно, из цветаевского стихотворения, посвященного Ахматовой в 1916 г.: «…Ты черную насылаешь метель на Русь…» И сходство мотивов привело к включению «рудаковского элемента» в стихотворение «Поздний ответ», в котором Ахматова и Цветаева — двойники, адресованное одной можно адресовать другой27.

Взаимоотражение в стихах Ахматовой и Рудакова не кажется странным: для Ахматовой воронежское знакомство также не было пустячным эпизодом. После возвращения Рудакова в Ленинград их общение продолжилось, Ахматова отдала Сергею Борисовичу для изучения хранившиеся у нее материалы Гумилева28. Рудаков остался в творческой памяти Ахматовой — и не только в отдельных строках, но и в стихотворении «Памяти друга», написанном в 1945 г. и в одном из автографов имеющем посвящение Сергею Борисовичу Рудакову29, погибшему на фронте в 1944 г.

В поздние годы доброе отношение Ахматовой к Рудакову было поколеблено, в 1960 г. она сделала набросок «Рудаков», примыкающий к «Листкам из дневника»: «…вчера мне пришлось увидеть письмо С. Б. Рудакова воронежского периода к его жене Л С , в котором он утверждает, что 160 стихов (строк) Мандельштама написаны им, Рудаковым (или, вернее, сотворены из какой-то мертвой массы), что они втроем (он — Рудаков, Вагинов и Мандельштам) — составляют всю русскую поэзию (Пастернак, Цветаева и Ходасевич не в счет), что (о, ужас!) потомки будут восхищаться им, Рудаковым, что он объяснил Мандельштаму, как писать стихи и т. п. Все это, конечно, больше всего похоже на бред мании величия, но, если эти письма попадут в руки недоброжелателей, я могу себе представить, какие узоры будут расшиты на этой канве. Вся «работа» (?!) Рудакова в настоящее время находится неизвестно где. Собственные стихотворные попытки Рудакова манерны, вычурны, действительно похожи на стихи Вагинова и других представителей тогдашней «левой» поэзии, но ни на что большее претендовать не могут.

В этом страшно одно. Какие бездны у каждого под ногой, какой змеиный шелест зависти и злобы неизбежно сопровождает людей, одаренных талантом. Придумать, что у нищего, сосланного, бездомного Мандельштама можно что-то украсть — какая светлая благородная мысль, как осторожно и даже грациозно она осуществлена, с какой заботой о потомках и о собственной, очевидно, посмертной славе.

Подумать только, что эти письма (к жене) писались рядом с еще живым, полным мыслей и ритмов гениальным поэтом. в то время, как Надя делила всю еду на три равные части. Хочется закрыть лицо руками и бежать, но куда. «30

сопереживающим читателем, который помог поэту начать новый период творчества. К стихам Рудакова Мандельштам относился, по-видимому, добродушно-снисходительно, что отразилось в его эпиграмме, приведенной Н. Е. Штемпель:

Источник слез замерз, и весят пуд оковы
Обдуманных баллад Сергея Рудакова32.

Но самому Рудакову писал, когда тот был в больнице: «Без вас ничего делать не хочется, вся жизнь переменилась. Вы самый большой молодец на свете»33. И говорил: «Так помогал мне только Гумилев, но он был менее требователен и оставлял больше свободы — за всю жизнь это второй случай»34. Так что возможно, что выкрик «Читателя! Советчика! Врача! / На лестнице колючей разговора б!» из стихотворения от 1 февраля 1937 г. «Куда мне деться в этом январе?» — о Рудакове, который уже полгода как покинул Воронеж, хотя, наверное, не только о нем35.

* * *
О. М.
Раскрутился змеистый снежок.
Путь заказан Владимиру чинный.
С двери отнят засов. П?слух свечи возжег

Кони глазом косят озверело:
О дощатые стены домовья не в лад
Ударяется мерзлое тело.
36

Примечания

1. Данная публикация — дополненный и переработанный вариант статьи: «Белая совесть, заповедь лжи…»: Анна Ахматова глазами Сергея Рудакова // Эйхенбаумовские чтения-5. Художественный текст: история, теория, поэтика. Материалы международной конференции по гуманитарным наукам: В 2-х ч. Воронеж, 2004. Ч. II.

2. Из характеристики Рудакова, написанной Тыняновым по его просьбе для скорейшего освобождения его из ссылки (О. Э. Мандельштам в письмах С. Б. Рудакова к жене (1935-1936) // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1993 год. Материалы об О. Э. Мандельштаме. СПб., 1997. С. 118).

3. Это, как и многое другое из того, что упомянуто в данной статье, известно прежде всего благодаря большому блоку материалов о Рудакове, помещенному в Ежегоднике Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1993 г. Материалы были подготовлены к печати целым рядом специалистов, среди которых — А. Г. Мец, О. А. Лекманов и др. До того выдержки из писем Рудакова использовала Э. Г. Герштейн в своей книге «Новое о Мандельштаме» (Париж, 1986).

5. Ежегодник, с. 129. См. изд.: Кругликова Е. Силуэты поэтов. М., 1922.

6. Ежегодник, с. 131.

7. Лангерак Т. Два рисунка С. Б. Рудакова // Филологические записки: Вестник литературоведения и языкознания. Вып. 16. Воронеж, 2001. С. 163 (за сведения благодарю А. С. Крюкова).

На момент публикации портрет находился в Амстердаме в Стеделик музее, в той части коллекции Харджиева, которая была вывезена им в Голландию. В декабре 2011 г. 1427 единиц хранения коллекции были переданы голландской стороной в Россию, в РГАЛИ, в фонд Харджиева (ф. 3145) (см.: Архивы России. Новости отрасли. http://archives.ru/presentation/rgali-hardjiev.shtml). Среди возвращенных предметов — и портрет Мандельштама (Ф. 3145. Оп. 2. Ед. хр. 969). За сведения о возвращении потрета благодарю начальника отдела архивных коммуникаций РГАЛИ Наталью Алексеевну Стрижкову.

9. Там же, с. 33 — 34.

10. Там же, с. 136 — 137.

11. Там же, с. 138.

12. Там же, с. 139 — 140.

Рисунок хранился в голландской части коллекции Харджиева. Сегодня, по сообщению Н. А. Стрижковой, портрет находится в РГАЛИ (Ф. 3145. Оп. 2. Ед. хр. 969).

14. Ежегодник, с. 141.

18. Лекманов О. А. Жизнь Осипа Мандельштама. СПб., 2003. С. 186.

19. Русанова Т. А. Нечаянная встреча // Русанова А. А., Русанова Т. А. Встречи с Ахматовой и Мандельштамом. Воронеж, 1991. С. 4.

Русанова Татьяна Андреевна (р. 1917, Воронеж) — кандидат географических наук, автор многих научных трудов, мемуаристка, поэт (стихи не публиковались).

20. Там же, с. 4 — 5.

«Колокол» (1908) со строкой Ахматовой «Веселит пушистых лисенят» из стихотворения «Широко распахнуты ворота…» (1915, 1921) см.: Тименчик Р. Храм Премудрости Бога: стихотворение Анны Ахматовой «Широко распахнуты ворота…» // Slavica Hierosolymitana. Jerusalem, 1981. Там же — о других возможных источниках ахматовских «лисенят». Посвященное Ахматовой стихотворение Рудакова, на мой взгляд, с названным ахматовским текстом не связано.

22. Ежегодник, с. 143 — 144. Гришка — Г. М. Леокумович, ленинградский знакомый Рудакова.

23. Там же, с. 144-145. Толмачев — знакомый Рудакова по Воронежу. Книгу Рудакову пришлось вернуть, но лист с надписью он вырвал, чтобы впоследствии вклеить в свой экземпляр сборника (там же, с. 175).

24. В ста зеркалах. Анна Ахматова в портретах современников / Предисл. Н. И. Поповой. Вступит. ст. О. Е. Рубинчик. Тексты о создании портретов — Т. С. Поздняковой, текст об автопортретах А. А. Ахматовой — О. Е. Рубинчик, о портретах работы И. А. Бродского — Э. Б. Коробовой. Биографии художников — Г. П. Балог, Е. Л. Курниковой. М., 2004.

25. Ср. «двойчатку» «в лесу» и «лису» в стихотворении Ахматовой «Отстояли нас наши мальчишки…» (1940-е гг.).

«Отсроченный ответ, «поздний ответ» можно считать индивидуальным ахматовским жанром программной лирики» (из доклада «Память Ахматовой», сделанного Р. Д. Тименчиком на конференции в Музее Анны Ахматовой в Фонтанном Доме в 2000 г.)

27. В 1942 г. Рудаков написал стихи памяти Цветаевой («31 августа»), в которых есть «ахматовские» реалии (Ленинград, Киев, Царское Село), как будто и для него Ахматова и Цветаева были нераздельно связаны, как в стихотворении «Поздний ответ». Думается, что к погибшей Цветаевой обращены и стихи Рудакова «Отпусти. Нет сил тебе молиться…», где присутствует образ спящей древней столицы: «Древняя твоя столица / Спит еще»; ср. в «Позднем ответе» Ахматовой: «Мы с тобою, сегодня, Марина / По столице полночной идем».

«Ахматовские» реалии (царскосельские) есть и в стихотворении Рудакова 1940 г. «И вот теперь — в часы уединенья…»: «Чтоб вечность саду дивному дала, / Зовите нимфу Царского Села».

28. Мандельштамы также передали Рудакову часть своего архива. После смерти Рудакова рукописи Гумилева и Мандельштама остались у вдовы Сергея Борисовича, которая их частично распродала, частично уничтожила. Сохранившуюся часть архива дочь Рудакова передала в Пушкинский Дом. Об этом см., например, в Ежегоднике, в статье о Рудакове, с. 11.

29. Об этом: Герштейн Э. Г. Мемуары. СПб., 1998. С. 76. Ср. «Памяти друга» со стихотворением «Отстояли нас наши мальчишки…», где тема погибших может включать в себя память о Рудакове (ср. примеч. 25).

31. См., например, письмо Н. Я. Мандельштам к Н. Е. Штемпель, конец зимы 1960 г., в изд.: Мандельштам Н. Я. Об Ахматовой, с. 340 — 341.

32. Ср. «Балладу» Рудакова в Ежегоднике, с. 192 — 193.

33. Впервые: Письма и записки С. Б. Рудакову 1935 — 1936 гг. / Публ. и примеч. Э. Г. Герштейн // Russian Literature Triquarterly. 1986. V. 19. Письмо цит. по: Мандельштам О. Э. Полн. собр. соч. и писем: В 3-х тт. / Сост. А. Г. Мец. М., 2010 — 2011. Т. 3. С. 527.

34. Из письма Рудакова жене, 26 апреля 1935 г. (Ежегодник, с. 46).

«Я к воробьям пойду и к репортерам…» Поздний Мандельштам на газетном фоне // Toronto Slavic Quarterly. № 25. 2008.

36. Ежегодник, с. 194. Комментарий публикатора стихов Рудакова И. Г. Кравцовой: «Послух» — «Послушник»; «Чистой Матери Десятинной» — «Имеется в виду Десятинная церковь в Киеве, служившая княжеской усыпальницей»; «Стихотворение является аллюзией на «Поучение Владимира Мономаха». Реминисценция из него имеется, по свидетельству Н. Я. Мандельштам, также в стихотворении «Когда в ветвях понурых» , а именно: «В санях сидючи». Значение этого выражения основывается на обрядовой стороне древнерусских похорон — в санях; именно это обстоятельство подразумевается, по-видимому, у Рудакова» (там же, с. 199).

Возможно, поэма Ахматовой «Путем всея земли», открывающаяся эпиграфом из «Поучения Владимира Мономаха»: «В санех сидя, отправляясь путем всея земли…», — хранит в себе память о стихотворении Рудакова на смерть Мандельштама и о стихотворении самого Мандельштама, в котором есть строки: «В сиреневые сани / Усядусь поскорей». Ср. у Ахматовой: «И в легкие сани / Спокойно сажусь…».

📹 Видео

Анатолий Найман об Осипе Мандельштаме. Часть 1Скачать

Открытый урок с Дмитрием Быковым. Урок 1. Серебряный век 1894 - 1929Скачать

Любовный треугольник - Как выиграть и вернуть мужа - Дмитрий НорманнСкачать

Осип Мандельштам. ИЗБРАННОЕ. Часть 1-я. (аудиокнига лучших стихотворений). Читает Павел МорозовСкачать

Любовный треугольник. ИзменаСкачать